Роковая тайна сестер Бронте

Митрофанова Екатерина Борисовна

— Что ты, что ты, моя дорогая! — отмахнулась мисс Брэнуэлл. — Ни тебе, ни твоим сестрам я не желаю той жаткой участи, какая постигла вашу непутевую тетку! Уповаю, ни одной из вас не доведется изведать тех мучительных душевных терзаний, что выпали на мою долю! Один Бог знает, что мне пришлось пережить за все эти годы! И тем не менее я ни о чем не жалею; коль скоро мне бы пришлось начать свою жизнь заново, мне думается, я прожила бы ее точно так же, ничего не меняя.

— Стало быть, вы удовлетворены своим жребием, тетушка?

— Лучше сказать, я принимаю его для себя; но я нипочем бы не согласилась принять его ни для кого другого. Думаю, я никогда бы себе не простила, если бы мне достало жестокости разрушить их счастье. И в таком случае все мои нынешние печати и терзания перешли

бы в иное качество и стати бы для меня мучительнее во сто крат. Но довольно об этом, моя дорогая! Я лишь надеюсь, что этот наш разговор послужит тебе на пользу.

— И я надеюсь, тетя. Могу я теперь идти?

— Конечно. Ступай. Но помни: то, что ты нынче услышала от меня, должно остаться строго между нами! Ни одной живой душе ни в коем случае не дозволено прознать о подробностях нашей беседы — особенно это касается твоего отца. Ты все поняла, дитя мое?

— Что ж! Воля ваша, тетушка, — ответила Шарлотта с достоинством. — Я никому не проболтаюсь.

— Я полагаюсь на твою деликатность! — заключила мисс Брэнуэлл, с трудом подавляя неимоверное внутреннее волнение, которое, вопреки ее титаническим усилиям совладать с собою, все же отчаянно прорывались наружу.

Беседа с тетушкой оставила в сердце Шарлотты глубокий след. Неожиданная исповедь потрясла девушку до глубины души. В самом деле: кто бы мог подумать, что столь хрупкая, невзрачная особа, какой была (или мнилась) мисс Брэнуэлл, вот уже который год ведет титаническую борьбу с тайной склонностью собственного сердца! Это казалось просто невероятным.

Шарлотте невольно вспомнилась далекая пора детства, когда в их мрачном, уже облюбованном Смертью жилище неожиданно появилась новая обитательница — строгая, чопорная тетушка с целым букетом всевозможных странностей, отличающих типичную уроженку южных краев. Неужели эта хилая неженка, панически боящаяся простуды, беспокойно сновавшая взад-вперед по каменному полу пастората в своих форменных калошах, оказалась способной изо дня в день самоотверженно подавлять в себе свое бунтующее естество, постоянно гасить пламенные устремления своего сердца, с непостижимой безжалостностью вонзая в него острый клинок холодного разума! Поистине жестокая, мучительная пытка!

С той поры мысли Шарлотты довольно часто вращались вокруг тетушкиных злоключений. Иногда пасторскую дочь одолевал соблазн поведать обо всем сестрам, но данное ею обещание хранить тайну удерживало ее от подобного шага.

Что до самой Шарлотты, то назидательная беседа с тетушкой окончательно уверила девушку в разумности ее отказа Генри Нассею. Пример мисс Брэнуэлл стал для ее племянницы совершенным образцом достойного поведения и, кроме того, вдохнул в нее могучие свежие силы.

Эти новые буйные силы, что неожиданно всколыхнулись и поднялись в сознании Шарлотты Бронте, придали девушке мужества и решительности в борьбе с дальнейшими жизненными невзгодами. Теперь она почувствовала себя вполне готовой к тому, чтобы вступить на новую стезю, к избранию которой настойчиво призывал ее непреклонный моральный долг. Шарлотта вменила себе в обязанность принять на свои хрупкие плечи нелегкую службу гувернантки.

Впрочем, ее младшая сестра Энн отнюдь не намеревалась уступать старшей ни в решительности, ни в силе воли и очень скоро выразила желание последовать ее примеру.

* * *

Итак, обе юные барышни — Шарлотта и Энн Бронте безотлагательно взялись за составление объявлений в поисках достойной работы. Разумеется, ни на что особенное касательно избранного ими поприща они не надеялись. Ведь любое солидное английское семейство отдавало предпочтение гувернанткам, наделенным достаточно глубокими познаниями в различных профессиональных областях, тогда как ни одна из скромных пасторских дочерей не обладала набором всевозможных accomplishments [15] (включающих, помимо безупречного владения общими преподавательскими дисциплинами, наличие совершенного мастерства в целом ряде вспомогательных предметов, таких как рисование, пение, немецкий и итальянский языки), считавшихся непреложной

нормой умственного багажа образцовой гувернантки. Барышни Бронте превосходно понимали свою очевидную уязвимость в этом отношении и отнюдь не рассчитывали на то, что их ожидает роскошная, беззаботная жизнь в приличном респектабельном семействе.

15

Достоинства, совершенства (англ.).

Энн первая получила место наставницы двух старших отпрысков супругов N в усадьбе Блэйк Холл, в Мирфилде, и вскоре отбыла по месту назначения.

Несколько недель спустя после ее отъезда Шарлотте Бронте поступило предложение взять на себя воспитание младших детей богатого йоркширского промышленника, господина Сиджвика и его почтенной супруги. Безропотной пасторской дочери не оставалось ничего иного, как последовать примеру сестры и, собрав все необходимое, отправиться в поместье Стоунгэпп, что в Лозерсдэйл.

«<…> Я очень старалась быть довольной своим новым местом, — пишет она своей сестре Эмили 8 июня 1839 года. — Как я уже писала, деревня, дом и парк божественно прекрасны. Но есть еще — увы! — совсем иное: ты видишь красоту вокруг — чудесные леса, и белые дорожки, и зеленые лужайки, и чистое небо, но не имеешь ни минуты, ни одной свободной мысли, чтоб ими насладиться. Дети находятся при мне постоянно. Об исправлении их не может быть и речи — я это быстро поняла, и нужно разрешать им делать все, что им заблагорассудится. Попытки жаловаться матери лишь вызывают злые взгляды в мою сторону и несправедливые, исполненные пристрастия отговорки, призванные оправдать детей. Я испытала этот способ и столь явно преуспела в нем, что больше пробовать не стану. В своем последнем письме я утверждала, что миссис К. меня не знает. Я стала понимать, что это и не входит в ее планы, что я ей совершенно безразлична, а занимает ее только то, как бы извлечь из моего присутствия побольше выгоды, с каковой целью она заваливает меня всяким шитьем выше головы: ярдами носовых платков, которые следует подрубить, муслином для ночных чепцов, в придачу ко всему я должна смастерить туалеты для кукол. Не думаю, чтоб я ей нравилась, ибо я не способна не робеть в столь незнакомой обстановке, среди чужих, сменяющихся непрестанно лиц… Я прежде думала, что было бы приятно пожить в водовороте светской суеты, но я сыта ею по горло, смотреть и слушать — что за нудное занятие. Теперь я понимаю лучше, чем когда-либо, что гувернантка в частном доме — существо бесправное, никто не видит в ней живого, наделенного рассудком человека и замечают ее лишь постольку, поскольку она выполняет свои тяжкие обязанности <…>».

Как-то ясным летним днем мистер и миссис Сиджвик решили совершить приятную прогулку в экипаже и, не задумываясь, предоставили своего обожаемого младшего сына — бойкого, но доверчивого четырехлетнего сорванца по имени Джон — заботам мисс Бронте. Они велели гувернантке хорошенько присматривать за своим сокровищем, строго наказав ей ни под каким предлогом не пускать мальчика на конный двор.

— Надеюсь, вы хорошо меня поняли, мисс Бронте? — высокомерно взглянув на Шарлотту, изрекла миссис Сиджвик.

— Разумеется, сударыня, — с достоинством ответила пасторская дочь.

Счастливая чета очень скоро удалилась в превосходном расположении духа, что, впрочем, не помешало миссис Сиджвик напоследок одарить свою гувернантку надменно-презрительным взглядом.

Тем временем один из старших сыновей Сиджвиков, самый отъявленный разбойник лет девяти, нарочно подслушал за дверью обстоятельные родительские назидания неказистой гувернантке. Быстро смекнув, что к чему, он улучил подходящий момент и заманил младшего брата в конюшню, втолковав ему заранее, как следует действовать, с неизъяснимым удовольствием предвкушая грандиозный позор чопорной, строптивой мисс. Маленький Джон, толком не вникая в скрытый смысл всего происходящего, тем не менее находил ребяческую забаву в том, чтобы лишний раз подразнить гувернантку, а потому с легкостью поддался коварным увещеваниям юного тирана и спрятался на конюшне.