Роковые поцелуи
Шрифт:
– Почему вы не продолжаете? – спросил Ахилл. Элеонора покачала головой, но не ответила.
– Что вы увидели такого, о чем не хотите мне сказать?
– Зачем вы дразните меня своими играми? – прошептала она.
– Это больше не игра, так ведь, Элеонора? – Ахилл встал и подошел к ней сзади. Он погладил ее плечи, открывая для себя тепло ее кожи цвета слоновой кости. – Что вы видите, когда смотрите на меня в страсти, а? – Он потерся лицом о ее волосы. – Что? Ведь вы видите не мою страсть – хотя она несомненна, – вы видите свою…
– Не говорите так, – попросила она.
– Почему нет? Почему не сказать,
– Нет, нет, слова делают ее реальной. – Она протянула руку и коснулась его, тепло ее пальцев слилось с его теплом. – Я не хочу, чтобы она была реальной.
Он провел руками вдоль ее рук, потом обратно. Знала ли она, о чем говорят даже незаметные движения ее тела?
– Вы хотите, чтобы она была реальной, Элеонора, но вы боитесь, что этого не произойдет. Так ведь? В этом заключается ваш страх.
Он поцеловал ее в шею и почувствовал, как ее тело ответило ему дрожью.
– Нет, Ахилл. Мой страх – это вы.
Он обнял ее, прижавшись грудью к спине Элеоноры и обхватив ее грудь руками.
– Я не хочу, чтобы ты боялась. Я хочу быть твоим любимым.
Она покачала головой, ее волосы прошуршали по его коже дразнящей мягкостью и сказала:
– Нет. Я не могу. Я не могу.
Он поцеловал нежное место под ухом.
– Ахилл, нет.
Он поцеловал ее еще раз и медленно провел губами по шее, вверх и вниз, и тихо сказал:
– Скажи мне, что ты не хочешь меня. Тогда я остановлюсь.
Ахилл слегка провел подушечками пальцев по соблазнительным холмам ее груди. «Возьми ее!» – ревело его тело. Он почти дрожал, стараясь удержаться от желания наброситься на нее. Он жаждал ее всю и поэтому поклялся кровью своих предков, что получит от нее все – тело, разум, душу…
– Нет, снова нет, – прошептала Элеонора. – Ты вынуждаешь меня потерять себя. Ты вынуждаешь меня забыть себя. Как ты можешь поступать со мной так?
Он заставил свои ищущие руки прекратить ласки. Чуть позже он уже не смог бы остановиться, это было даже труднее, чем остановить на полном скаку лошадь, летящую в кавалерийской атаке. Элеонора отшатнулась от него, но он поддержал ее и отошел.
– Так кто теперь играет, Элеонора?
– Что? Я не понимаю.
– Разве? Это достаточно легко – играть, так ведь? Называть меня дьяволом, тая в моих руках. А потом гневно осуждать меня, клеймя соблазнителем.
Элеонора обняла себя руками, как если бы ей вдруг стало зябко.
– Если ты не возьмешь меня силой, вина будет лежать на мне.
– От невинности к мученичеству. Отлично сработано.
– Прекрати надо мной издеваться. Что ты хочешь, чтобы я сказала?
– Я хочу, чтобы ты сказала: «Да, Ахилл, я хочу тебя. Я хочу целовать тебя, ласкать тебя, быть с тобой и оказаться с тобой в раю». Я хочу, чтобы ты сказала: «Я хочу быть твоей любимой, Ахилл. Я хочу, чтобы твое тело слилось с моим, хочу засыпать под биение твоего сердца, хочу просыпаться с твоих объятиях». Вот что, Элеонора, я хочу услышать от тебя.
Он посмотрел на нее из-под опушенных ресниц. Явно не ожидая такого прямого ответа, она пыталась справиться с потрясением и раздражением.
– Это то, чего хочу я, – добавил Ахилл. – Я жду ясного и определенного «да».
Элеонора хмыкнула и грустно покачала головой.
– У меня кружится голова! Могла ли я когда-нибудь подумать,
Он протянул к ней руку.
– Любовницей, Элеонора. Мужчина и женщина, доставляющие друг другу удовольствие.
– В твоих устах это звучит примерно как приглашение на обед на природе. Сделав однажды, переделать уже не удастся. Или забывать.
– Ты уже проявила верх благоразумия. И я не желаю ни переделывать это, ни забыть.
– Слова дьявола, Ахилл, – заметила Элеонора, но жакет выскользнул из ее рук и упал к ногам.
Ожидание застучало у него в венах.
– Тогда стань дамой сердца этого дьявола. Элеонора протянула руку и коснулась кончиками пальцев его пальцев. Ахилла наполнило волнение. Тело и разум…
Их пальцы сплелись.
– А потом? – тихо спросила она.
– Потом у меня будут воспоминания о тебе. Я уеду на фронт, когда прибудет курьер. То, что произойдет сейчас, даст мне воспоминания, которые я увезу с собой.
– И ничто этого не изменит?
– Ничто, Элеонора, – ответил Ахилл, притягивая ее к себе. – Ничто, кроме самой Судьбы, не сможет этого изменить.
Глава 10
Ахилл взял лицо Элеоноры в ладони и почувствовал, как она задрожала, и дрожь передалась с ее щеки ему на ладонь, как искра с вращающегося кремня. Его губы скользнули по ее губам, раскрывшимся и будто молившим его поцеловать ее крепче.
Что же было в ней такого, что все переворачивало у него внутри? Заставляло хотеть ее, заставляло мечтать о ней, вместо того чтобы думать о собственном удовлетворении, заставляло его доставлять удовольствие ей, причем не ради самого себя, а ради нее. Раньше, до Элеоноры, женщина всегда была… просто женщиной. Сейчас же…
Ахилл проник своим языком в ее рот. Это была вылазка быстрая, стремительная. Потом вернул его назад, словно он был в бою, и перевел дух; его кровь пела. И вновь Элеонора встретила его язык, приняла его, стала противостоять своим, сталкивать их, исследовать, пробовать.
Ее руки обвивали его шею, прятались в его волосах. Он гладил ее спину, прижимая к себе, ощущая на своей груди вершины ее груди.
Руки Ахилла скользнули по рубашке на ее плечах вниз по рукам. Рубашка ниспадала на бедра, скрывая интимные темные завитки как бы в последнем протесте. Ахилл не стал стягивать ткань, он знал, что она упадет сама.
Он поцеловал нежнейшую мягкую кожу Элеоноры под ухом, попробовал губами и языком точенность ее шеи, ощутил ее ответную реакцию, впитывая ее в себя. Пальцами он начал развязывать завязки, а его руки замирали снова и снова всякий раз, когда он целовал ее, не желая отдавать даже мельчайшую часть своего сознания чему-нибудь еще, кроме познания ее.
Элеонора откинула голову назад, словно она стала слишком тяжелой для нее. Приятное тепло пульсировало там, где губы Ахилла касались ее. Так хорошо, так хорошо… ее завязки и рубашка упали. Она гладила его плечи, грудь, страстно желая почувствовать его всего. Она хотела его, хотела, чтобы он заставил ее гореть, как он это сделал среди восхитительно залитых светом деревьев. Мысли кружились в желании, будто листья, пляшущие в нарастающем жаре осеннего костра. Какое могло иметь значение, если бы она разок побывала с ним просто как женщина с мужчиной? Страсть, как он говорил, в ней жила страсть.