Роман моей жизни. Книга воспоминаний
Шрифт:
Ответ Некрасова не понравился Курочкину. Стали перебирать косточки Некрасову, да кстати и всем. Впервые услышал я тут о стихах Некрасова, «Михаилу Архистратигу земли русской» — Михаилу Муравьеву Вешателю [117] . Находили, что Некрасов захвален, что Тургенев пролаза и придворный лизоблюд: приезжая в Петербург, бывает у царей и читает им вслух свои новеллы; что Лесков-Стебницкий получает жалование из Третьего Отделения; что Решетников — горький пьяница, и многое другое узнал я. Почти всё это были сплетни и клевета — результат того недоброжелательства, которое гнездится иногда в самых порядочных кружках, и причиною которого, может-быть, в корне является желание знать возможно ближе — своих товарищей, не с худшей, а с лучшей стороны, и отсюда такая придирчивость к ним и к их слабостям. Лесков, разумеется, шпионом не был, Тургенев бывал у «высокопоставленных», но в пролазничестве никто из биографов его не упрекнет, ему и незачем было унижаться; а что касается Некрасова, то гимн его «Вешателю» — факт, вызванный расчетом
117
Михаилу Муравьеву Вешателю. — В условиях жестокой реакции, наступившей после выстрела 4 апреля 1866 г. Д. Каракозова в Императора Александра II, стремясь вывести из-под угрозы журнал «Современник», Н. А. Некрасов принял 16 апреля участие в чествовании М. Н. Муравьева-Виленского, прозванного за подавление польского восстания 1863 г. Муравьевым-Вешателем, состоявшемся в Английском клубе, и прочел в его честь тогда же уничтоженные и остающиеся неизвестными стихи.
Так или иначе, в самом Петербурге Некрасов не пользовался таким обаянием и поклонением, не имел такого влияния на интеллигентную молодежь, как в провинции. Тут много было других полубогов, не Курочкиных и не Минаевых, но, во всяком случае, таких вождей, которым верило, за которыми шло молодое поколение, как, например, за Чернышевским; или увлечение ими и любовь к ним внезапно вспыхивали и затем ослабевали. И то, может быть, — что мое пребывание в Петербурге совпало уже с другим периодом умственного роста молодежи и вообще интеллигенции. Некрасов уже выполнил свое, так сказать, провиденциальное призвание, созрело брошенное им в землю семя, пустило росток, и история выслала на досмотр за зелеными всходами и на жатву — других работников, не со звонкострунными лирами в руках, а с режущими орудиями и машинами.
Постоянно встречаясь по делам редакции с Курочкиным и немногими постоянными сотрудниками журнала — большинство авторов жило, по разным личным и политическим соображениям, вне Петербурга, а иные в Сибири, например, Ядринцев, Потанин [118] , — я довольно скоро разочаровался в значительности моих секретарских обязанностей и авторитетности редакторов. Пашино чуть не каждый вечер приезжал ко мне на Симеоновскую улицу [119] , куда я перебрался с Кронверкского проспекта, и тягуче рассказывал азиатские анекдоты, угощая меня и Веру Петровну своими пахучими лепешками. После двух или трех угощений мы почувствовали отвращение к лепешкам, от них странно кружилась голова, и явь становилась кошмарной: то стол — качался, гравюры, висевшие на стене, спускались до полу; то губы Веры Петровны принимали вертикальное направление; то Пашино делался горбатым, между тем как слова в разговоре получали особый таинственный смысл; когда же мы приходили в себя, то какая-нибудь последняя фраза азиатского путешественника оскорбляла нас своим цинизмом, а он смеялся как-то чересчур громко и страшно.
118
Николай Михайлович Ядринцев (1842–1894), писатель, публицист, исследователь Сибири, и Григорий Николаевич Потанин (1835–1920), этнограф, фольклорист, публицист, — представители сибирского землячества в Петербурге.
119
С 1923 г. улица Белинского.
В общем же Пашино был поразительно туп и мало сведущ. Он был знаком с Чернышевским, и когда мы просили его рассказать о великом человеке, он сообщал нам только пустяки, описывая, какая коляска была у Ольги Сократовны, жены писателя, как Чернышевский, пиша статьи, морил себя голодом, чтобы ничто не мешало полету мысли, какая Ольга Сократовна была легкомысленная; впрочем, и сам Чернышевский любил, чтобы ей было весело, чтобы за ней ухаживали. Бывал Пашино и у азиатских царьков, и у итальянского короля Виктора Эммануила. Добившись аудиенции, на вопрос короля, «что вам нужно», он обратился к его августейшей особе с просьбой подарить ему, известному русскому туристу, на память о драгоценном мгновении, окурок сигары, которую держал король в зубах. Августейшая особа пожала плечами и исполнила просьбу Пашино. Необыкновенный окурок Пашино носил в особом серебряном портсигарчике и показывал. На крышке футлярчика были награвированы год, месяц и число поразительного события. Пашино Вера Петровна перестала придам ать. Кстати, он скоро стал избегать свиданья с сотрудниками, задерживая деньги.
Что касается самого Курочкина, то, при всем его литературном вкусе и остроумии,
Принес как-то Засодимский роман [120] . Я передал рукопись Курочкину.
— А, Засодимский? Что-с? Ведь он, кажется, сидел в крепости, и тогда был Засодимский, а теперь его выпустили, пора ему подписываться Выпущенский.
120
Павел Владимирович Засодимский (1843–1912) — прозаик, публицист. Первый (и самый известный) роман Засодимского «Хроника села Смурина» (1874) был написан позже эпизода, рассказанного мемуаристом. В конце 1860-х – начале 1870-х гг. Засодимский печатался в журнале «Дело» — повести «Грешница» (1868), «Волчиха» (1868), «Темные силы» (1870), «Старый дом» (1872). Засодимский никогда не был арестован (не «сидел в крепости»). Весь этот рассказ Иер. Ясинского представляется вымышленным.
О себе Курочкин был чрезвычайно высокого мнения, но ему нужен был слушатель. Он мне читал свои новые переводы из Альфреда де-Виньи [121] . Стихи были прекрасные, но застенчивость и боязнь показаться льстецом заставляли меня молчать под пытливым взглядом его выпуклых глаз.
Курочкин нетерпеливо спрашивал тогда:
— Вы поняли? Усвоили музыку? Может-быть, повторить? Что-с? Сравните с подлинником и скажите, у кого лучше. И, по совести молвить, разве мой русский Беранже не лучше француза? Который из них настоящий? Что-с?
121
Альфред Виктор де Виньи (de Vigny, 1797–1863) — французский писатель, поэт. Самый известный перевод В. Курочкина из А. де Виньи — поэма «Смерть волка» («La mort du loup») опубл. в 1864 г. в журнале «Современник» (№ 6. Отд. I. С. 407–410).
Рукописи прибывали.
— Пошла корюшка! — шутил Курочкин.
Работы было по горло. Я правил принятые статьи и держал все корректуры. С утра до ночи летал я из одного места в другое. Книжка журнала, наконец, была отпечатана и сброшюрована. Надо отдать справедливость Курочкину: составлена она была недурно. Название «Азиатский Вестник» было истолковано в руководящей статье Шелгунова в том смысле, что журнал, обслуживая интересы русской общественности, не только в Азии, но и в Европе будет преследовать всё темное, застоявшееся, одряхлевшее, азиатское, что мешает прогрессу, светлой жизни, свободе, цивилизации. Европа будет вдвинута в нашу Азию до последних границ.
У Курочкина состоялись вспрыски, когда вышла книжка, и принятые редакциею статьи были мною приготовлены к печати на вторую книжку. Но когда после нового года я приехал к Пашино получить жалованье, вышла его сестра, в квартире которой помещался его кабинет, и сделала сцену в лице моем «всем либеральным литераторам», которые «подвели» ее брата и «заставили бежать».
— Как подвели? Как бежать? — вскричал я.
— Очень просто, — с негодованием возразила дама. — Ведь, у моего брата нет никаких средств; он болен, у него не прошел еще паралич, и жил он все время на иждивении моего мужа. С каким трудом удалось представить его графу Воронцову [122] и выхлопотать из сумм кабинета субсидию на специальный журнал, который бы поддерживал его, дал бы ему возможность расплатиться с родными! А вы что с ним сделали? Что? Разве это «Азиатский Вестник», а не самый нигилистический журнал? Еще куда ни шло, если бы министр не признался государю, что он предпринял такое полезное издание, и государь, в самом деле, пожелал увидеть журнал…
122
Затруднительно сказать, кого здесь имеет в виду мемуарист, представляя затем графа Воронцова «министром». Возможно, имеется в виду Илларион Иванович Воронцов-Дашков, который, однако, станет министром Императорского двора и уделов лишь в 1881 г. В прошлом помощник военного губернатора Туркестанской области (1866–1867), Воронцов-Дашков с 1867 по 1874 гг. являлся командиром лейб-гвардии Гусарского полка, расквартированного в Петербурге. Хотя в 1865–1867 гг. он и служил в Средней Азии (Туркестане), какая-то связь его с изданием «Азиатского вестника» представляется сомнительной.
— Ну, и что же?
— Ну, и что же! Каким вы тоном это говорите! Увидел, и с первой же страницы сказал: «Поздравляю». Но как сказал? Что нам пришлось пережить, и что услышать лично от адъютанта графа! Ах, какие тут платежи!
Одним словом, «Азиатский Вестник» прекратил существование после первой же книжки. С этим потрясающим известием я примчался к Курочкину. Он призвал свою жену и перед ней развел руками.
— Какова картинка! Что-с? Умре и ни сантима!
Как раз явился Демерт, худой и запыленный. Наталья Романовна стала кричать на мужа:
— С кем ты связался, в самом деле? — И обратившись ко мне: — поезжайте и заложите мою ротонду, за восемьсот рублей. В крайнем случае… Меньше не берите!
— Душенька, ведь, я же могу сам, — начал было Курочкин.
— Чтоб я тебе доверилась? — угрожающе оказала Наталья Романовна.
— В чем дело?
— Пашино сбежал!
Лицо у Демерта вытянулось.
— Поздравляю!
— Взаимно. Но вы всего не знаете. На журнал-то деньги шли, оказывается, из кабинета или от Воронцова, что все едино-с.