Роман моей жизни. Книга воспоминаний
Шрифт:
— Ну, так вот. Писарек занимается в канцелярии генерала Новицкого, и над тобой, как ты только приедешь из Петербурга, приказано иметь строгое наблюдение на предмет… уж не знаю чего… высылки, что ли.
— Высылки?
У меня отлегло от сердца.
— Ну за что же?
— Чорт вас знает! Почему я знаю, за что. Ни за что. Хочешь, я писарька этого сейчас позову, и он за штоф водки пропьет генерала Новицкого со всей его канцелярией?
Мои политические прегрешения в общем были ничтожны, в смысле активности, до того, что я, перебирая в памяти всё содеянное мною за последнее время, мог остановиться только на вечере, проведенном мною за Днепром в Николаевской
Откровенно сказать, я не без некоторого трепета сделал доклад, по возможности, в умеренных тонах. К тому же, я сознавал его неудовлетворительность, потому что многого и сам не знал, а те лица, от которых я мог бы почерпнуть более подробные сведения, исчезли с лица земли, или их гноили уже в тюрьмах и на каторге.
— Эх, ты, — пожурил меня Иван Петрович, когда я ему рассказал о Никольской Слободке, младенец! Брал бы с меня пример, — он указал на опустевший до половины графинчик, — поверь, меня никогда не арестуют. В вине есть блуд, но и благонамеренность, или, я бы сказал, благоблудие.
Задребезжало стекло с улицы.
— «Под окном в тени мелькает русая головка» [445] , — пропел, осклабившись, Иванов и замахал рукой.
— Дома, дома. Всегда дома!
И продолжал:
— «Ты не спишь, мое мученье»…
В комнату через минуту впорхнула опрятно и почти нарядно одетая молодая особа с румянцем во всю щеку, сероглазая, смеющаяся, с густыми светлыми волосами, с цветком в руке, и, слегка картавя, вскричала:
— Что же вы, милостивый государь, добыли мне пропуск?
445
Строчка из романса на текст стихотворения Я. П. Полонского «Вызов» (1844):
За окном в тени мелькает
Русая головка.
Ты не спишь, мое мученье!
Ты не спишь, плутовка!
— Вы бы еще закричали — куда и для чего. Я же не один.
— Я же вижу, кто у вас.
— Ладно, познакомьтесь: Ольга Михайловна Аренкова, дочь одесского хлебопромышленника, вдова российского офицера и сестра политического преступника. Ты понял, какой пропуск я должен был ей раздобыть? По всей вероятности, сия особа забыла, что я судебный следователь на службе его величества и принес ему в свое время всеподданнейшую присягу всемерно искоренять крамолу.
— Полно гаерничать! — махнула на него цветком Ольга Михайловна. — Я ночей не сплю, а он про всеподданнейшую присягу.
— Ей-ей, у меня душа уже в пятки ушла, — сказал Иван Петрович и стал ходить да комнате взад и вперед.
— Сие дело треба разжуваты, — заключил он, сел и сразу выпил две рюмки водки.
— У, противный пьяница! — произнесла Ольга Михайловна. — Зачем было обещать?
Но Иван Петрович уронил свою курчавую голову на обе руки и сделал вид, что опьянел. Или на самом деле осовел. Я толкнул его.
— В сад пойдем?
— Ты хочешь?
— Не хочу.
— И я… мм… не хочу.
И он захрапел.
Дворник Гришка, обожавший Иванова за веселонравие и щедрость, явился кстати, чтобы оберечь его и допить водку, а Ольга Михайловна сделала мне знак головой.
Мы вышли. Было сумрачно.
— А вы бы не могли пойти со мною завтра в тюремный замок и как-нибудь продвинуться со мною к решетке, будто вы мой родственник… и все, наверное, знают, авось, по личному впечатлению пропустят. А?
Я вспомнил, о чем предупредил меня Иван Петрович.
— Что ж, каши маслом не испортишь, — сказал я вслух. — Хорошо, я согласен. С удовольствием помогу вам. Авось.
Ольга Михайловна стала горячо благодарить меня.
— Я зайду за вами завтра. Отпрошусь со службы. Я в правлении железной дороги служу. Но где же вы живете?
— Вот, через несколько домов: за тем кварталом.
— Я провожу вас, можно? — И сама ответила. — Даже должно.
Мы прошли несколько шагов, разговаривая об ее брате.
Глава сорок седьмая
1887
Иванов-Козельский. Посещение тюремного замка. Предупреждение.
Недалеко от ворот стоял извозчик. Из калитки вышел актер Иванов-Козельский [446] , знаменитый в то время провинциальный трагик, игравший в шекспировских драмах и трагедиях, по отзывам провинциальных критиков — наследник Мочалова с темпераментом военного писаря. Он, впрочем, и был когда-то военным писарем. Талантливая российская натура, и, в промежутках между спектаклями, горький пьяница и Дон-Жуан. Его легко было узнать при свете луны.
Была упоительная теплая ночь.
446
Митрофан Трофимович Козельский (псевд.; наст, фамилия Иванов, 1850–1898) — драматический актер. На сцене с 1869 г. Трагедийная сторона дарования Иванова-Козельского проявилась в ролях Гамлета, Шейлока («Гамлет» и «Венецианский купец» У. Шекспира), Уриэля Акосты («Уриэль Акоста» К. Гуцкова), Кина («Гений и беспутство» А. Дюма-отца) и др. Творчество Иванова-Козельского было переходной ступенью от героического искусства его предшественников — П. Мочалова и Н. Рыбакова к искусству актеров-«неврастеников» XX в., ярчайшим представителем которых был почитатель и ученик Иванова-Козельского П. Н. Орленев (см.: Театральная энциклопедия: В 5 т. М., 1963. Т. 2. Стлб. 236–238).
— Смотрите же, не забудьте, завтра я вас буду ждать с ужином, — услышал я женский голос — голос Марии Николаевны.
С Козельским я лично знаком не был, но он оказался знакомым Ольги Михайловны и, садясь на извозчика, раскланялся с нею с пьяной грацией.
Пролетка покатила, из калитки выглянула Мария Николаевна. Как раз с луны слетело облачко, и мы и Мария Николаевна очутились друг против друга в ярком луче серебряного света.
Точно так же, как Иванову-Козельскому Мария Николаевна, сказала мне Ольга Михайловна:
— Ну, так до завтра — до утра… смотрите же, не забудьте.
Она быстро повернулась и ушла, а я почувствовал на себе гневный взгляд пары прекраснейших в Киеве глаз.
— Скажите, пожалуйста, — начала Мария Николаевна, с небывалой до сих пор раздражительностью в голосе: — это что же за особа?
Я хотел взять под руку Марию Николаевну, но она отдернула руку.
— Не прикасайтесь ко мне.
— В таком случае позвольте спросить вас, а это что за господин, которого вы приглашаете к себе на ужин? Кажется, следовало бы пригласить и меня.