Роман на лестничной площадке
Шрифт:
Проинструктированная Фаиной, мама вышла снова в коридор и, грозя милицией, стала прогонять его, а я закрыла дверь в свою комнату и сквозь зубы сказала в ярости:
– Я его убью! Найду пушку и убью!
– Сашк, не сходи с ума, – предостерег меня Кент, тревожно вглядываясь в мое лицо и пытаясь понять, насколько я серьезно это говорю. – Зачем тебе его убивать?
Я была очень зла. На отчима, на маму, на себя, даже на Лешку, что он присутствовал при этом. Именно в такие моменты чаще всего пробивается в разговор та часть жизни, которую так усиленно хранишь за семью печатями. И кажется, что если не сломаешь
– Я не могу больше, – призналась я, отрешенно глядя куда-то в угол комнаты. Слова выходили из меня вместе с накопившимся страхом и злостью, и мне становилось немного легче. Я хотела избавиться от них, поделиться ими хоть с кем-нибудь. И так уж получилось, что этим кем-то оказался Лешка. В другое время я никогда бы не призналась ему, но он уже дважды заставал эту сцену, и скрыть теперь это обстоятельство было делом невозможным. Оно сильно портило картинку о девочке из хорошей семьи. Но пусть уж лучше видит и знает все, как есть на самом деле.
– Восемь лет мы живем с ним вместе, и все восемь лет я его ненавижу, – я села на диван, Кент подвинулся ко мне. И снова я почувствовала ту самую волну силы, уверенности и спокойствия, что и в день нашего знакомства. Напитавшись ею, я затихла, и штормовое цунами, сносящее прочь корабли и города, постепенно превратилось во мне в небольшие волны, укачивающие ласково даже утлое суденышко.
– Я не выдержу, – я не видела просвета в будущем в нашей семейной ситуации. Какой еще был выход, кроме развода? Устранить физически отчима? Или сбежать из дома, бросив маму самой с ним разбираться? Очевидно, что и то, и другое было вообще не выходом. – Мы все восемь лет в аду и мучаем друг друга, это повторяется почти каждый день. Пока он не пьет, еще терпимо. Но когда у него запой, это конец. Ты же сам видишь, как он себя ведет, какая он мерзость. Он не бьет, конечно, нас, но от этого не легче. Мама боится развестись, плачет, а я хочу, чтобы он умер. Просто умер, чтобы всем стало легче. Ведь моя мама вышла за него только из-за площади.
– Это как? – не понял Лешка.
Я знала, что сказала уже больше, чем нужно. Но мне хотелось выговориться, а он умел слушать и молчать об услышанном. Мне ничего сейчас от него больше не требовалось.
– Мы тогда жили в Самаре, в коммуналке, – пояснила я. – Отец нас бросил, когда мне было пять. Квартиру разменяли, мама смогла получить комнату в двушке. Кое-как мы там умещались, конечно. А он один в соседней комнате жил. Вот у них и сложилось. Ему нравилась моя мама, а маме нужно было меня растить. Она и вышла за него, чтобы у нас нормальная квартира была и отец у меня чтобы был. Потом маме предложили работу в Ульяновске. Мы переехали сюда – и вот тут все это началось и продолжается уже восемь лет. Я стала уговаривать ее развестись, но она не хочет слушать меня.
Лешке было трудно представить это, наверное, ведь у него была совсем другая семья. Но он хотя бы пытался, уже за это я была ему благодарна.
– А отец у тебя кто? Почему он вас бросил? – спросил он после недолгого молчания.
– Он был тренером гонщиков-мотоциклистов. Больше я о нем ничего не знаю, мы не общаемся. Я мало что помню, связанное с ним. У нас в альбоме лежит его фото, потом покажу, если захочешь, –
– У меня тоже есть люди, которых мне иногда хочется убить, – вдруг сказал Кент, не сводя с меня глаз. Мне показалось, что голубизна в них стала ледяной.
– У тебя?! – переспросила я удивленно. – Кто?
– Да мало ли. Нелька, к примеру. Ты ее не знаешь, не старайся вспоминать, – уточнил он, заметив, как я морщу лоб, пытаясь вспомнить ее. – Я тебе точно могу сказать, что она виновата в том, что ты с Сабиром поссорилась. Она Черепку намекнула, что ты можешь за деньги… ну это вобщем…– он не знал, как помягче сказать, что я шлюха.
– Понятно, – помрачнела я.
– Черепок, дурак, передал все Сабиру, тот уши и развесил.
Пытаясь переварить эти новости, я подтянула ноги к себе и обхватила их руками. Я не понимала, за что. И Кент… Получается, он давно вот это все знал и молчал. И? И что? Верил этой ерунде, зная меня лично? Нет же, не верил. Получается, что не верил. Или проверял меня? Или?
В голове начинался хаос. Мысли и сомнения напирали со всех сторон. Я уже не понимала, что является правильным логичным выводом, а что нет. Если я начала сомневаться в Лешке, то тогда зачем все это вообще? И имею ли я право в нем сомневаться после всего, что он сделал для меня? А что он такого сделал?
Я вспомнила, как Кент недавно заступился за меня. Как раз, когда был хороший случай проверить, правда ли все это. Он же ни секунды не дал никому даже мысли допустить, чтобы про меня подумали плохо. Значит, все-таки он знает, что это ложь? Я потянула ноздрями воздух, с облегчением осознав, что вышла, наконец, на правильный путь рассуждений.
Но я хотела понять, за что? За что можно так ненавидеть незнакомого человека. И я спросила его:
– Зачем она про меня слухи распустила? Я же ее не знаю, ничего ей не сделала.
– Говорят, она в Сабира влюбилась. Может, и врут, конечно, – пожал плечами Лешка.
– Вот оно что! – удивительный для меня способ устранить соперницу. А если бы Андрей, к примеру, не поверил? Но в том и беда, что он поверил. Зная меня целый год и проведя со мной много времени, он поверил. Неужели я дала ему какой-то повод? Или ему хотелось поверить? Но вот сидит Лешка, мы знакомы недели две, и он не поверил. Как такое может быть? Я ошибалась в Андрее? Ведь человек обычно судит по себе. И если он допустил такое в отношении меня, значит, и сам для себя мог бы допустить.
– Не переживай, Саш, я с этим разберусь, – пообещал мне Лешка. – Все будет хорошо. Ну, мне пора, поздно уже, – не слыша больше криков из коридора, он собрался идти.
Я совсем забыла, что Лешка сегодня очень рано встал, много работал, день был насыщенный, и, конечно, он устал. А я тут со своими проблемами. Мы даже повязку ему до сих пор не сменили.
– Погоди, хоть перебинтую тебя, – предложила я.
Он улыбнулся, вспоминая обстоятельства своей травмы, и протянул мне руку. Я срезала старый бинт, смыла кровь ваткой, обработала еще раз укус перекисью. Рана припухла, конечно, но вполне сносно начала затягиваться. Поэтому я сочла необходимым еще раз ее забинтовать, а назавтра разрешила ему сменить бинт на пластырь.