Роман… С Ольгой
Шрифт:
Холодные серые. Благородные зелёные. Чересчур опасные. Исповедующие и проклинающие одновременно. Испепеляющие и не оставляющие жертве жалких шансов на спасение. Женщина проводит осмотр внутреннего содержимого, сканируя и размечая контрольные точки; а нанося персональный штрихкод на лоб избранника, клеймит, а после в пух и прах разносит, не касаясь объекта, приговоренного к аутодафе или карательному расстрелу без права переноса.
Тонкая тёмная окантовка коротких и жёстких ресниц делает взгляд ещё более ужасным. Она не
— Фамилия? — не спуская с меня глаз, произносит сухо сидящая напротив женщина в белоснежной медицинской форме.
— Куколка, — еле слышно, как будто хрипло, отвечаю, при этом опускаю голову и, по-моему, впадаю в очевидный ступор.
— Повторите, — замечаю мельком, как она сжимает между пальцев дешёвую шариковую ручку, подушечкой указательного проводит по вытянутому носику, задевая кончик стержня тёмно-серого цвета.
— Куколка, — прячусь, скукоживаясь, плечами обреченно пожимаю. — Оля Куколка, — и шёпотом куда-то в сторону зачем-то добавляю. — Там же всё написано. Зачем спрашивать?
— Что? — змея вытягивает тело и, совершив стремительный бросок через весь рабочий стол, застывает с раскрытым капюшоном в точности передо мной.
— Ольга Алексеевна Куколка, — вскидываюсь и устремляю на неё открытый взгляд, — студентка инженерно-строительного института, второй курс, обязательный медицинский осмотр для оформления разрешения на проживание в общежитии.
— Вот так, — возвращается на своё место и, перебирая ступнями по полу, вплотную подбирается к столу, а уткнувшись в поверхность крупной грудью, зачем-то то, что ей уже и так известно, наждачным тоном уточняет. — Сколько полных лет?
— Восемнадцать, — тяжело вздыхаю.
Так мало или слишком много? Какой ответ эту мерзкую женщину устроит?
— Половую жизнь ведёте?
— Нет. То есть…
— Когда?
— Что когда? — еле двигаю губами.
— Когда начали жить половой жизнью, Ольга Алексеевна?
— Я ещё не начинала, — скривившись, недовольно хмыкаю.
— Не смешите меня, пожалуйста, — отвернувшись, цедит через зубы.
— Я Вас не обманываю, — будто бы стыдясь чего-то, ниже опускаю голову.
— Когда начались регулярные менструации?
— С четырнадцати лет.
— Очень раннее развитие. Это многое объясняет, — качает головой. — Цикл постоянный, без сбоев? Жалобы? Спазмы, боль, головокружение, перемены настроения?
Как у всех! Что она хочет услышать? Что я смеюсь, когда в ледяной воде застирываю случайные кровяные пятнышки на мягких ластовицах? Или что… В конце концов, какого чёрта?
— Да, как часы. Жалоб нет, — для пущей убедительности головой мотаю.
— Беременности, выкидыши, аборты? Сколько и когда? Нужно вспомнить все, — склонившись над амбарной
— Нет. Ничего не было.
— Значит, отрицательно, — выставив кончик языка, игриво наклоняет голову. — Хорошо. Какие контрацептивы используете? Барьерные способы, возможно, или предпочитаете таблетированный режим? Я Вас слушаю…
Она ведь мне не верит. Усмехнувшись, опускает подбородок, проводит острой частью по своей грудине; сощурившись, рассматривает то, что написала, как будто даже сплевывает и, глубоко вздохнув, продолжает непростой для меня, как в чем-то обвиняемой, допрос.
— Советую отвечать спокойно и правдиво. Я ведь всё увижу.
Что такого есть во мне, что она до сих пор, за годы своей адской практики, не видела? Я знаю, чувствую и предполагаю, что моё присутствие в этом кабинете так же нежелательно для матери Ромы, как и для меня чрезвычайно унизительно. Что, в конце концов, ей очевидно? Вероятно, то, что для других, простых смертных, просто-напросто непостижимо? И в чем я должна здесь признаваться, на коленях каяться? Что она может узнать, заглянув ко мне в трусы? А главное, что после этого она намерена рассказать своему единственному сыну?
— Мне нечего скрывать. Но я, пожалуй, пойду, — пытаюсь встать, хромаю, мешаюсь и камнем опадаю. — Извините, что отняла Ваше драгоценное время.
Увы, загробный женский голос тут же тормозит мое намерение.
— Первая и очень грубая ошибка, Ольга! — отложив в сторону ручку, вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла, внешне похожего на трон, откидывается госпожой на кожаную спинку. — Я могу обращаться к Вам по имени?
— Что Вы имеете в виду? — обреченно плюхаюсь назад, а грубую просьбу об обращении ко мне по имени специально игнорирую.
Пристроив на довольно жёстком сидении посетительского места свою задницу, ёрзаю, неспешно двигаясь, пока не упираюсь ягодицами и узкой поясницей в прохладную решётку как будто каменного кресла.
— Не стоит портить отношения с матерью мужчины, с которым Вы встречаетесь, юная леди. Это не угроза, это простой совет. Роман Юрьев — мой сын, а для Вас, Ольга, это и не секрет. Зачем же Вы настраиваете меня против себя?
— Я этого не делаю. Я…
— Вы встречаетесь с Ромой? — добавляет, как будто в сторону. — Господи, зачем спросила?
— Простите… — тяжело понять, что ей надо от меня, поэтому о чем-то предупреждающим шепотом спокойно начинаю. — Я не настраиваю и…
— Мы ведь хорошо знакомы, Ольга Алексеевна. Смешно это отрицать. К тому же неоднократно встречались на нейтральной территории, если можно так сказать. А сегодня, видимо, по досадной неосторожности, невниманию или незнанию, Вы забрели в мои владения. Ну, не специально же Вы решили заглянуть в амбулаторию?
— Мне очень жаль, — скулю и корчу жалостливую рожу.