Роман… С Ольгой
Шрифт:
Она никак не реагирует и ей, по всей видимости, всё равно.
— Я могу на пальцах одной руки, никуда не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой пересчитать все наши с Вами неожиданные столкновения. Первый раз — счастливый выпуск сына. Второй…
Мне нечего на это всё сказать, разве что заметить, что склерозом эта дама совершенно не страдает.
— Я не знала, что попаду к Вам на приём, — а вот теперь прекрасно понимаю, какую глупость отвечаю.
— Во второй, кажется, вы, обнявшись и переплетя пальцы на руках, гуляли с Ромой по центральной набережной. Был ли третий раз, Куколка Ольга
— Да. Ещё в кино ходили, — при этом гордо задираю подбородок, безобразно выставив нижнюю челюсть вперёд, скрежещу зубами. — Целовались в люльке на колесе обозрения, когда аттракцион из-за отключения электроэнергии остановился. Мы оказались заблокированы с Вашим сыном на высоте, на крайней точке, обозначив максимум, а там, к сожалению, нечем было заняться, пока мы ждали аварийного переподключения. Рома смеялся, развлекал меня, рассказывал анекдоты, а потом предложил провести время с большей пользой, а я не отказала, но…
— И всё?
— Всё.
— Сексуальные отношения по-прежнему отрицаете?
— Да! — довольно грубо отвечаю.
— Пожалуйста, проходите, — выставив в сторону руку, туда не глядя указывает направление.
Там смотровая. Я вижу то, от чего становится не по себе в мозгах, а на сердце — омерзительно, гадко, гнусно и паскудно.
Что она хочет? Что не так? Должна ли я признаться в нечто большем? Да, так уж вышло, я никак не предполагала, что мать моего Юрьева — светило местного разлива в провинциальной гинекологии. Ни разу при каждой нашей встрече разговор не касался рода занятий наших с ним родителей. С моими-то всё ясно — откровенно, хвастать нечем.
Мама, профессионально расстриженный главный бухгалтер частного завода по изготовлению хлебобулочных изделий, случайно получившая семилетний срок по так называемой экономической статье, которую в качестве выгодной — как тогда нам всем казалось — сделки ей областные воротилы и пришили. Лиза Куколка — почти как Сонька-Золотая ручка — отбывает суровое и справедливое наказание в колонии очень строгого режима; а папа… Мой отец откровенный пьяница. Алексей Петрович сильно пьёт. Мы не общаемся уже, в общей сложности, два года. Вероятно, это мой косяк, но разрыв состоялся и в настоящее время гордо носит статус необратимого. В этом городе я живу одна, вернее, одна среди сборища разношёрстного народа. А мой сегодняшний визит сюда вынужденный и такой же неожиданный, как и для этой «королевы» медицинской прерии.
Я необдуманно и неосторожно затянула с этим. Наивно полагала, что смогу получить медицинскую справку, щедро проплатив услуги специалистов, так сказать, негласно, например, через старшую медицинскую сестру в этом богоугодном заведении. По крайней мере, до настоящего дня мне кое-что из подобного успешно удавалось. Так, например, я сделала флюорографию, беспрепятственно сняла кардиограмму, получила удовлетворительные результаты аж целых трёх анализов. В каком-то — я этого, конечно же, не помню — кабинете моё зрение признали стопроцентным без каких-либо отклонений, к тому же венеролог подтвердил отрицательный ВИЧ-статус и пробу Вассермана. Но вот какая незадача: сумма, которую я предложила за положительную медицину, почему-то получила отметку «чрезвычайно недостаточно»
— Ширма, банкетка, кресло, Ольга Алексеевна, — кивает за моё плечо.
— Я девственница, — шиплю в её отчего-то сильно покрасневшее лицо.
Неужели я тому причина?
— Это моя работа, Оля. Вам нужна справка, а я не подписываю липовые бумажки. Неужели Рома не говорил, насколько принципиальна его мама? Я возьму мазок и проверю…
— Я не хочу.
— Ваше право. Не стану переубеждать.
— Я хочу другого врача, — осмеливаюсь что-то даже буркнуть.
— Повторю — это Ваше право, девочка, но…
— Я Вам не нравлюсь.
— Я врач, Вы пациентка. Мы не должны испытывать друг к другу какое-либо эмоциональное влечение. В Ваших же интересах будет, если мои заключения получат статус «беспристрастно» или «объективно».
— Вы мне не верите?
— Словам — нет! У меня большой опыт. Эти глаза, — прикасается указательным пальцем к закрывающимся по очереди, как по команде, верхним векам, — и эти руки, — выставляет их вперед, — много повидали.
Корчит мудрого специалиста?
С пренебрежением фыркнув, всё же поднимаюсь:
— Что я Вам сделала? — зажав пальцами переносицу, следую туда, куда меня профессионально и без оскорблений направляют.
Мерзкий запах, впрочем, как и обстановка в целом: допотопные, почти пыточные, инструменты и посеревшие от постоянной стирки медицинские простыни, которыми укрыто «рабочее место» Маргариты Юрьевой, не способствуют, должна сказать, какому-либо расслаблению.
— Юбочку нужно снять, — она рассматривает мой полуобнаженный зад, который я необдуманно открыла, задрав почти под плечи эластичную резиновую ткань. — Нижнее белье можно оставить там.
Господи! Я невольница, попавшая на осмотр к евнуху огромного гарема?
— Давно были у гинеколога?
Соврать?
— Посещаю дважды в год, — не задумываясь, отвечаю.
— Оленька…
Оленька? Да чтоб тебя!
— Простите, но…
— Отлично. Достаточно. Ложитесь, — до моих ушей доносится звук шлепающего по женской коже тянущегося латекса.
Эта женщина, задрав по-кукольному руки, приближается к моей промежности, которую я для неё сейчас приветливо открыла.
— Не надо инструментов. Пожалуйста. Я Вас не обманываю. Я не сплю с Вашим сыном, между нами ничего не было, — скулю побитой сукой и о чём-то эту тетку заклинаю? — У меня не было сексуальных отношений. Так уж вышло.
Жалкое зрелище, ей-богу — взрослая девица, дергающаяся на приёме у врача. Зажмурившись и вцепившись пальцами в укрытые края гинекологического кресла, вжимаюсь в холодную поверхность и закусываю нижнюю губу. Почему она ничего не делает? Издевается? Смешно ей, да? А мне вот, черт возьми, не очень.
Я, наверное, закончу, как моя мать. Дам очередную взятку и попадусь на этом. Меня осудят по ужасающей статье, определят в соседнюю «квартиру» с родительницей, а наша детская, чего уж тут, фамилия войдет в историю криминалистики, как обозначение незадачливого воришки или жалкого коррупционера…