Роман
Шрифт:
– Чай пить – не дрова рубить! – смеялся Красновский.
– Чай не пьешь – откуда силы возьмешь? – вторила ему тетушка.
– Чай-чаек хмель-хмелек выгоняет! – хихикал Федор Христофорович, наливая чай в блюдце.
– Чай – заварочкой силен! – качала головой попадья.
– Как почаевничаешь – так и попляшешь! – басил дьякон.
– Не то, не то, друзья! – заговорил Антон Петрович. – Чай пей, да дело разумей!
– Отлично! – Красновский с наслаждением прихлебывал из чашки.
Меж тем парни в кумачовых рубахах зажгли лампу и два шандала.
– Неужели уж день прошел? – недоумевала Татьяна.
– Наш первый день. Первый.
– Первый! –
– У нас с тобой все будет первым, все впервые.
– Я знаю, я знаю это. Но это меня и пугает, и радует.
– Меня тоже. Хотя… – он задумался, не отрываясь от ее чудесного лица. – Я люблю тебя так, что мне все равно, что будет. Я готов ко всему. Ты понимаешь меня?
– Да. Хоть мне и трудно, но я понимаю, – ответила она.
Они улыбнулись друг другу.
Вокруг все с удовольствием пили чай и ели свадебный торт.
К террасе подошел Гирин и осторожно покашлял в кулак.
– Что, Фаддей Кузьмич? – повернул к нему раскрасневшееся от чаепития лицо Антон Петрович.
– Антон Петрович, просят, значитца, мужички дозволения костерок запалить. Больно в горелки поиграть охота.
– Вот, вот! Это – дело! Палите, палите костры, солдаты Багратиона! – оживился дядюшка. – Чтоб басурман, так сказать, почуял силу… отсель грозить мы будем шведу…
– Значитца – можно?
– Жги, жги, брат! Пусть попрыгают, потешат Ярилу.
– Попрыгайте, а мы посмотрим!
– Formidable! Давно не видела эти прыжки через огонь!
– Только не сожгли бы чего невзначай…
– Зажигай, зажигай, молодцы! Порадуйте жениха да невесту, люди русские!
На лугу сразу же все пришло в движение, столы опять понесли в сторону, кто-то побежал за дровами. Не прошло и четверти часа, как на лугу запылали два больших костра.
Бабы затянули песню, а молодые девки, взявшись за руки, стали водить вокруг костров хороводы.
– Как хорошо! – воскликнула Татьяна, неотрывно глядя на луг.
– Еще бы, Татьяна Александровна! – гордо приосанился Антон Петрович. – Когда русский народ гуляет – это всегда хорошо! Лучше и быть не может!
– Мне хочется быть там, с ними! – произнесла Татьяна, вставая.
– Конечно, конечно! – подхватила Антон Петрович. – Друзья, Татьяна Александровна совершенно права! Она предлагает нам присоединиться к народу и повеселиться.
– Отлично! – заворочался, вставая, Красновский.
– Танюша, какая ты умница! – умилялся Куницын, любуясь стоящей Таней. Хмель сделал его еще добрее и счастливее, глаза его слезились.
– Боюсь я этих мужиков! – со смехом встала Красновская.
– Наденька, вы пойдете?
– А как же! Будем прыгать через огонь, представляете?
– Impossible! Вы – и через огонь?
– А что! – оживился Антон Петрович, сходя с террасы. – Разбежится, прыгнет и растает, как Снегурочка!
Все засмеялись.
Крестьяне, видя, что молодые и гости Воспенниковых сошли с террасы, повернулись к ним и, расступившись, освободили проход к кострам.
Роман взял Татьяну под руку, и они пошли первыми.
Крестьянская толпа шумно приветствовала их. Мужики, бабы, молодежь – все кланялись, глядя с нескрываемым любопытством.
– Ну что, мужички, довольны? – громко спросил Антон Петрович.
– Довольны! Довольны! – дружно заговорили со всех сторон.
– А вы, бабы, довольны?
– Довольны, довольны, батюшка! – закричали
– Ну, а коль довольны – что ж приутихли?!
Бабы засмеялись и тут же одна из них – краснолицая, дородная – шагнула чуть вперед и затянула:
У нас нынче – субботея!Ну, а завтра – воскресенье!Эх! Барыня ты моя, сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Воскресенье!Десятки крестьянских голосов сразу подхватили:
Эх! Барыня ты моя, сударыня ты моя!Эх-да! Воскресенье!Близость поющей толпы подействовала на Романа, как и всегда, завораживающе, а Татьяна вся вздрогнула и замерла, сжав его руку.
В субботею – работаем!В воскресенье – отдыхаем!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Отдыхаем!В субботею – на делянки!В воскресенье – на гулянки!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! На гулянки!В субботею – мы скородим!В воскресенье – хороводим!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Хороводим!Бабы и девки пели, приплясывая и кружась, всполохи костров играли на их сарафанах и поневах.
Вдруг баба, запевшая первой, взмахнула белым платочком и, не переставая петь, взяла за руку близстоящую бабу. Та в свою очередь нашла руку своей подружки, а подружка с поклоном подала руку Лидии Константиновне. Лидия Константиновна с радостью приняла приглашение и левой рукой нашла руку Антона Петровича, который тут же схватил свободной рукой руку Надежды Георгиевны, которая, едва не вскрикнув, все же нашла в себе силы протянуть руку Роману. Ему же не пришлось искать – их с Татьяной руки в этот день были неразлучны. Татьяна вздрогнула, словно почувствовала некий незримый ток, идущий по рукам, но, повинуясь правилам игры, тут же протянула свободную руку стоящему рядом Красновскому.
Баба с платочком тем временем двинулась к кострам, увлекая за собой хоровод. Крестьяне запели еще громче, слитые воедино голоса колыхали ночной воздух:
В хороводе – нам встречаться!В хороводе – расставаться!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Расставаться!В хороводе – потеряться!В хороводе – огорчаться!Эх! Барыня моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх! Огорчаться!Роман двигался как зачарованный, душа его растворялась в песне, он радостно сжимал руку Татьяны и смотрел вокруг, как свойственно ему в подобные минуты, – словно боясь что-то упустить из виду. А баба уже вела хоровод восьмеркой вокруг двух жарких костров, и взявшаяся за руки толпа людей послушно следовала за ней.