Роман
Шрифт:
Аким, прикативший из подвала бочонок с водкой, потчевал обступивших его крестьян.
– Итак, друзья, хочу предложить всем новую игру! – начал Антон Петрович, беря новобрачных под руки.
– Никаких игр! – возмутилась тетушка. – Антоша, побойся Бога! Ты их совсем замучил, ты забываешься! Посмотри на Татьяну Александровну, она устала от твоих игр! Знаешь ли ты, что теперь третий час ночи?
– Третий час?! – вытаращил глаза дядюшка.
– Третий час? – удивился пошатывающийся Красновский.
– Быть не может! – удивлялись гости.
– Может, может… – бормотал полулежащий на траве Клюгин. – В этой дыре все может быть…
– Позвольте, позвольте… – Антон Петрович полез
– Как быстро! – произнесла Татьяна, не отпуская руки Романа.
Роман смотрел на нее. Время для него давно уж перестало существовать.
– Убедился? – Заглянув в часы, тетушка зябко повела плечами. – Прохладно… Все устали, молодым пора уединиться, а ты – очередную игру затеваешь.
– М-да… – качал головой дядюшка.
– Лидия Константиновна, кто вам говорит, что мы устали? – начал Красновский, но Надежда Георгиевна цепко взяла его под руку:
– Я, я говорю, что ты устал. Очень устал.
Петр Игнатьевич беспомощно улыбнулся, разведя руками.
– Да, вот как времечко-то летит! – теребил бороду отец Агафон. – Как птичка Божья. Фьють – и ноченька на дворе. Фьють – ан опять солнышко поднялось… так и живем.
– Не знаю, я был уверен, что все чувствуют время, – рассуждал Рукапитинов. – Это так просто – достал часы и посмотрел…
– Николай Иванович, а вы когда женились – тоже на часы смотрели? – спросила тетушка.
– Я? Ну… – улыбаясь, замялся Рукавитинов.
– Да. Жаль, жаль, но придется подчиниться, – пробормотал Антон Петрович и движением пальца подозвал двух «кумачовых» парней. – Вот что, братцы, принесите-ка сюда вооон тот стол.
Парни побежали исполнять и через минуту, в окружении притихшей толпы, помогали Антону Петровичу взбираться на принесенный стол.
Утвердившись на столе, Антон Петрович потребовал себе бокал с шампанским и настоял, чтобы все также наполнили бокалы и стаканы.
Когда просьба его была исполнена, он заговорил:
– Братья славяне! Грустно, беспримерно грустно сознавать, что чудесный день сей миновал, как минуют тысячи, миллионы других дней нашей земной жизни. Все, все проходит, сказал иудей Соломон. Но – не проходят вера, надежда, любовь, добавим мы, русские христиане. Не проходят и не пройдут они вовек, ибо они не камни, не песок, не плоть человеческая. Из поколения в поколение передаются они, нетленные и вечные, и благодаря этой нетленности мы знаем их и храним. Хоть и грустно, что солнце этого дня давно закатилось и через какие-то два-три часа ознаменует своим появлением другой, новый день, но зато как радостно, что день минувший положил отсчет нового времени для двух любящих сердец и для всех нас. Вот я сказал про эту радость и… о чудо: я и забыл, что грустил минуту назад о дне минувшем! Новое время, новая жизнь дали нам радость сию, а посему нет и не может быть места грусти в наших сердцах – радость и только радость, дорогие мои соплеменники. Пусть вечно длится для нас эта радость, пусть будет вечной эта свадьба, это веселье! И пока я жив, клянусь Богом, друзья мои, я сделаю это! Завтра или, точнее, сегодня продолжим мы наш праздник, непременно продолжим! А посему, селяне, поклонитесь новобрачным, и с молитвою, я повторяю – с молитвою! – ступайте по домам, спите, набирайтесь сил, чтобы к обеду снова быть здесь и возрадоваться, так сказать, с новой силой. Да. Но с одним условием отпущу я вас, с одной просьбой: не запирайте нынче двери, оставьте их открытыми, как делали это некогда наши прапрадеды, дабы светлый дух праздника мог беспрепятственно войти в любой дом и осчастливить хозяев своим присутствием. Поистине, счастье и достаток не уйдут из этого дома вовек, так что не запирайтесь,
– Ураааа! – закричали мужики, поднимая стаканы с водкой.
Все выпили.
Роман с Татьяной пригубили игристое вино и посмотрели в глаза друг друга.
– Неужели нас оставят одних? – спросила Татьяна.
Вместо ответа он поцеловал ее пальцы.
– Мне не верится, что весь этот народ уйдет и будет тишина… – продолжала она.
– Я люблю тебя, – шептал Роман ее пальцам.
– Да и как-то жалко, что они уйдут… они такие хорошие…
– Я люблю тебя.
– Милый… – она провела рукой по его светлым мягким волосам. – Я так люблю тебя, что боюсь чего-то.
– Ты боишься? Чего же?
– Это трудно понять тебе… вот сейчас боюсь поставить этот бокал на поднос. А вдруг это разрушит нашу любовь?
Роман осторожно взял у нее бокал и поставил вместе со своим на поднос, который неподвижно держал «кумачовый» парень.
Татьяна смущенно улыбнулась и опустила голову.
– Я кажусь тебе глупой? – тихо спросила она.
– Я обожаю тебя, – сказал он и, осторожно взяв ее за плечи, поцеловал прелестное опущенное лицо.
Вокруг же все было в движении: крестьяне, выпившие, по совету Красновского, еще «на посошок, чтоб дойти вернее», кланялись новобрачным и отходили, направляясь к дороге, Антон Петрович громко упрашивал тетушку «спеть из “Нормы”», Рукавитинов, отец Агафон и сидящий на траве Клюгин о чем-то спорили, Красновская что-то оживленно пересказывала попадье, «кумачовые» парни мелькали среди гостей.
Тетушка, решительно отказавшись от «Нормы», подошла к новобрачным.
– Ну вот, дети мои. Танечка, ты бледна, ты много вынесла сегодня, ангел мой… – Тетушка поцеловала ее. – Ты прекрасная, красивая, я так рада за тебя и за Рому! Я так волновалась, наверно, не меньше твоего. Ромушка! – Она поцеловала Романа. – Счастье твое вижу глазами покойных родителей твоих и радуюсь еще больше. Милые, милые дети мои! – Она взяла их за руки. – Пойдемте, я провожу вас в ваши покои.
– Как?! Они покидают нас? – воскликнул Антон Петрович, заметив движение тетушки.
– Да, да, друзья! – решительно сказала тетушка, держа новобрачных за руки. – Молодые давно уже хотят уединиться, мы утомили их своим стариковским весельем!
– Ну что вы, тетушка, – Роман поцеловал ее руку. – Нам так хорошо с вами, но просто…
– Просто мы вам немножечко надоели! – вставил Антон Петрович, и все засмеялись. Роман и Татьяна переглянулись и заулыбались.
– Милые юные создания! – подошел к ним дядюшка. – Мы вас прекрасно понимаем. Окажись мы с Лидочкой на вашем месте, то сбежали бы гораздо раньше! Вы оказались терпеливей, за что от всей нашей изъеденной молью и посыпанной перхотью стариковской камарильи низкий вам поклон!
Он поклонился.
Гости обступили молодых, а удаляющиеся с песней крестьяне махали платками, шапками и выкрикивали слова благодарности и прощания.
– Счастья вам, дорогие мои, – поцеловал молодых Куницын.
– Здоровьица, здоровьица, милуй вас Господи! – обнимал их отец Агафон.
– Деточек, деточек малых! – шептала, целуя их, попадья.
– До завтра, друзья мои! – пожал им руки Рукавитинов.
– До сегодня… – нехотя поднялся с травы и кивнул головой Клюгин.
Надежда Георгиевна поцеловала их, молча улыбаясь, а Илья Спиридонович, Валентин Ефграфыч, Иван Иванович, Амалия Феоктистовна и дьякон просто поклонились.