Роман

Сорокин Владимир

Роман протянул вперед свой бокал, и через мгновенье с ним чокнулись бы все присутствующие, но за темными окнами послышался шум подъехавшей коляски.

– Это Надюша! – воскликнул Красновский. – Умоляю вас, друзья, подождите, не пейте без нее, она нам этого никогда не простит!

– Подождем, подождем, конечно! – Антон Петрович поставил свою рюмку на стол.

– Для Надежды Георгиевны я повторю свой тост еще раз!

– Быстро Гаврила управился! Ай да конюх!

– Встретим, встретим вновь прибывших, друзья!

Шумно отодвигая стулья, все стали выбираться из-за стола. Дверь в гостиной распахнулась, и первой вошла

Надежда Георгиевна Красновская. В руках у нее был букет алых роз, на лице удивление смешалось с живым любопытством.

– Надюшенька! Наконец-то! – замахал руками Петр Игнатьевич, подходя к супруге и целуя ей руку, но она, проворно обойдя его, направилась к Роману, никого не замечая, и подойдя, тут же спросила в свойственной ей спокойной с оттенком надменности манере:

– Роман Алексеевич, вы женитесь?

Роман, держащий Татьяну за руку, с улыбкой поклонился Надежде Георгиевне и ответил:

– Да. Я женюсь.

– И Татьяна Александровна – ваша невеста?

– Да. Татьяна Александровна – моя невеста.

– Как дивно! А я полагала, что этот конюх все напутал. Дивно!

В замешательстве она смотрела на радостные лица молодых, затем заговорила, стараясь придать голосу былую уверенность.

– Ну что же, тогда…

– Тогда, Наденька, тебе остается только поздравить жениха и невесту! – перебил ее Петр Игнатьевич, и все засмеялись.

Позади Красновской стояли Рукавитинов и Клюгин.

Николай Иванович от души смеялся, фельдшер же, как-то ухмыляясь, смотрел по сторонам.

– Ну что ж… – начала Надежда Георгиевна, вызвав новый приступ веселья.

Оглянувшись на смеющихся, она улыбнулась сама и, передав невесте розы, с достоинством поцеловала ее, затем Романа.

После Надежды Георгиевны к молодым подошел Рукавитинов.

– Поздравляю вас, Татьяна Александровна, – сказал он и, склонив голову со стариковской трогательностью и осторожностью, поцеловал руку невесты. – От всей души желаю счастья. – Поздравляю вас, Роман Алексеевич, – легко сжал он после этого руку Романа и, глядя мягкими, слегка грустными глазами, продолжил: – От всей души желаю счастья.

И, благожелательно склонив седую голову, отошел в сторону, уступив место Клюгину.

– С помолвкою вас, – пробормотал Клюгин, пожимая руки молодым своей безвольною рукою и морщась так, словно у него заломило зубы.

– И нас, и нас всех с помолвкою! – возбужденно заговорил Куницын. – И мы теперь все с вами помолвлены! Мы все нынче одним живы, одной радостью, одною молвою! Так давайте же праздновать, давайте радоваться!

– Еще как порадуемся! – тряхнул головой Антон Петрович. – Дайте мне только пространства для речей!

– К столу, к столу, друзья!

– Непременно!

– Ромушка, Татьяна Александровна, можно к вам поближе? Господи, какие вы красивые!

– Петр Игнатьевич, прошу покорнейше наполнить кубки!

– Спешу, спешу исполнить…

– Поля! Гаша! Почему так мало вина? Вина, вина сюда!

Появились Поля и Гаша с вином; Красновский, заполнивши рюмки и бокалы, поднялся к заговорил:

– Друзья мои. Как старый, наживший плешь профессор истории, я, вероятно, мало что смыслю в любви. Эта единственная область человеческих взаимоотношений всегда притягивала меня, но и слегка пугала. В молодости, когда моя кровь еще была кровью, а не томатным соком, коим она является теперь, я влюбился в Наденьку, еще не понимая

и не осознавая всей природы происходящего феномена. Я любил, но я не понимал, что люблю. Я понял это позднее и испытал приблизительно то же, что испытывал Колумб, плывший в Индию и наткнувшийся на новый материк, названный впоследствии Америкой. Ему было и страшно, и чудесно. Так же было и мне – и страшно и чудесно. «Есть опьянение в бою и бездны адской на краю». Да, я ходил по краю адской бездны! Пусть это звучит высокопарно, но это так! Любовь – адская бездна, но как она притягательна, друзья мои! Как пьянит и мутит разум жар, выходящий из нее! Как красива огнедышащая лава, клокочущая в ее недрах! Мы называем эту лаву страстью, и как символично, что этимологический корень сего наименования – страх! Но! Но, друзья мои, это страх для людей робкого десятка вроде меня, не для всех. Дабы покончить с моим недолгим хождением по краю бездны, скажу по совести: встретив Наденьку, я влюбился, влюбившись – испугался, а испугавшись – женился!

Дружный смех наполнил гостиную.

– Вот и лекарство от любви. Ха, ха, ха! – громко хохотал Антон Петрович.

Лидия Константиновна восторженно хлопала в ладоши, повторяя:

– Excellent!

Петр Игнатьевич подождал немного и, приподняв двумя пухлыми пальцами рюмку, продолжил:

– И этот тост я провозглашаю за тех немногих смельчаков, которые не боятся бездны и готовы не только ходить по ее краю, но и сорваться! Но и – прыгнуть! Но и, наконец, броситься в лаву, ни о чем не жалея! Я не хочу никого обижать, друзья мои, но, на мой взгляд, среди присутствующих здесь мужчин такой человек один. Это Роман Алексеевич Воспенников. Я пью за вас, Роман Алексеевич, и за подобных вам!

– Браво! Прекрасный тост! – тряхнул головой Антон Петрович и потянулся рюмкой к Красновскому.

Роман встал и, подняв бокал, сказал:

– Спасибо, Петр Игнатьевич. Я действительно люблю. Но только не бездну и не хождение по краю. Я люблю Татьяну Александровну. Люблю и ничего не боюсь…

Он помолчал, опустив глаза, и, улыбнувшись, добавил:

– Я вас всех люблю.

Все зашумели и потянулись к нему чокаться.

– Ну Рома, ну злодей! – забормотал Красновский, выбираясь из-за стола и направляясь к Роману, но Роман вдруг поднял руку, прося тишины. Все смолкли, слушая.

– Татьяна Александровна открыла мне новый мир, – заговорил Роман после небольшой паузы. – Это мир чудесный, неповторимый, именуемый любовью. Каждый открывает его только однажды. Мне он открылся недавно. Теперь я совсем другой, я не такой, как прежде. Я живу в этом мире, и живу не один. Со мной человек, открывший мне все это чудо…

Он замолчал и, повернувшись к Татьяне, посмотрел ей в глаза.

Она ответила взглядом преданности и любви.

Среди тишины Рукавитинов встал и произнес своим мягким негромким голосом:

– За здоровье Татьяны Александровны.

Все выпили.

Красновский же, стоящий с рюмкой в руке, подошел к Татьяне, склонившись, поцеловал ей руку и, подождав немного, сказал:

– Je vous souhaite tout le bonheur de l’amour.

И, торжественно выпрямившись, выпил. На некоторое время за столом умолкли разговоры и настал черед пряных яств лесного дома. Гости и хозяин с аппетитом принялись за еду.

И только для Романа и Татьяны ничего не существовало, кроме них самих. Глядя в глаза друг другу, они замерли.