Роман

Сорокин Владимир

– Праздник! Сегодня праздник! Мы будем праздновать, все, все будут праздновать вашу радость!

Подбежав к двери, он распахнул ее и закричал:

– Поля! Гаша! Гаврила! Огня! Огня сюда! Все сюда!

И вскоре все ожило, задвигалось в доме лесничего, во всех комнатах стали зажигаться свечи и лампы, в гостиной сдвигалась в сторону мебель, спешно накрывался стол; Гаврила проворно закладывал коляску, чтобы немедля ехать за Воспенниковыми, Гаша и Поля, каких-нибудь десять минут назад собиравшиеся тихо отойти ко сну, носились по дому, исполняя волю своего хозяина.

А он, поскрипывая

сапогами, держась, как подобает настоящему офицеру, ходил по залитым светом комнатам, отдавая властные приказы, в которых чувствовалась не столько воля, сколько радость и возбуждение.

– Сдвинуть все! Стол на середину! – командовал он. – Цветов, цветов во все вазы! Гаша! Еще канделябр на комод! Чтоб свет был везде! Больше свету! Как можно больше!

И вскоре гостиная наполнилась светом, цветами, а длинный стол – простыми сельскими яствами, распространившими вокруг пряный аромат.

– Поля! Неси водку мою лимонную! Давай наливки! Бочонок рома тащи из погреба, пунша подожжем! – выкрикивал Адам Ильич, прохаживаясь по гостиной. – Несите все, ничего не жаль!

И крепкотелые пухлорукие Поля с Гашей ничего не жалели, снуя челноками между кухней, погребом и гостиной. Роман и Татьяна стояли, взявшись за руки и радостно глядя на происходящее. Молодые лица их дышали любовью ко всему окружающему, а глаза сияли так, как уготовано им сиять лишь накануне свадьбы.

Вдруг в раскрытую дверь, ко всеобщему удивлению, шагнул Гаврила и, как всегда оробев, доложил, что Воспенниковы уже здесь.

Весть эта привела всех в еще большее удивление.

– Так скоро?! – радостно развел руками Адам Ильич.

Из сбивчивого бурчания Гаврилы стало ясно, что едва он отправился в Крутой Яр, как встретил экипаж Воспенниковых, ехавший к лесничему в поисках Романа, так внезапно исчезнувшего из дома о. Агафона. В экипаже находились тетушка, дядя и Красновский.

Через минуту все трое вошли в ярко освещенную, празднично убранную гостиную и остановились в изумлении.

– Здравствуйте, друзья моя! – взволнованно произнес Куницын, подходя к ним. – Здравствуйте и радуйтесь!

– Здравствуйте, – осторожно ответила тетушка, глядя на парадно одетого Куницына и машинально подавая ему руку.

– Мы, кажется, не вовремя, Адам Ильич? – пробормотал Антон Петрович, щурясь на свет.

– Вовремя! Как нельзя вовремя! – Куницын поцеловал тетушкину руку. – Как хорошо, что вы здесь! Сейчас вам предстоит многое, очень многое!

В этот момент дядюшка и тетушка одновременно заметили Романа и Татьяну, стоящих у стены и держащихся за руки. Красновский, с вожделением озиравший накрытый стол, тоже перевел взгляд на молодых.

– Рома… Танечка… – пролепетала тетушка и замерла, онемев.

Антон Петрович и Красновский молча переглянулись.

Общее замешательство подействовало и на Куницына. Полуобернувшись и сжав руками свои белые перчатки, он смотрел на молодых. Посреди всеобщего оцепенения Роман взял Татьяну за руку и спокойно двинулся навстречу вошедшим. Татьяна последовала за ним. Подойдя, они остановились. Лицо Романа было спокойным и радостным, в Татьяниных чертах наряду с радостью чувствовалось и волнение.

– Тетушка, дядя, Петр Игнатьевич, –

заговорил Роман. – Мы с Татьяной Александровной любим друг друга, любим сильно, любим так, что не можем больше жить друг без друга. Мы решили пожениться. Только что я попросил у Адама Ильича Таниной руки. Он благословил нас.

Роман замолчал. Все стояли молча. Знакомым жестом тетушка поднесла руки к щекам, и глаза ее заблестели от слез.

Роман шагнул к ней и, взяв ее руку, сжал своими пальцами:

– Тетушка, милая моя тетушка Лидия! У меня нет никого ближе вас и дяди, никто не знает меня лучше вас, я люблю вас, как мать и отца, ваше слово, ваше понимание… Тетушка, отчего же вы плачете? – прижав ее руку к груди, Роман смотрел в ее полные слез глаза. – Неужели вы огорчены? Так ли это? Неужели вам не по сердцу мой выбор? Вы не любите Татьяну? Я не поверю, никогда не поверю! Тетушка! Ради всего святого, скажите… согласны ли вы? Дядя Антон, скажите нам?! Что же вы молчите? Неужели вам не видно, что мы с Таней должны быть вместе?

Едва Роман произнес это, как тетушка со слезами бросилась обнимать и целовать Татьяну, после обняла их обоих и заплакала. Антон Петрович в свою очередь с осторожной угловатостью опустил свои огромные руки на вздрагивающие тетушкины плечи, по щекам его текли слезы.

Плакала и Татьяна, дрожали седые усы у Адама Ильича, слезы блестели в маленьких глазках Красновского. Только один Роман по-детски радостно и самозабвенно улыбался, прижавшись своей щекой к тетушкиной.

– Господи… – произнесла наконец тетушка, поднимая свое лицо. – Ромушка… Танечка… простите меня, милые вы мои… – вытащив платочек из рукава темно-зеленого старомодного платья, она вытерла слезы и, помолчав, сказала: – Милые мои дети. Будьте счастливы. Я… я люблю вас. Мы все любим вас и желаем вам счастья. Все, все!

Она быстро взяла Татьяну за плечи и поцеловала в обе щеки:

– Танечка… славная моя, добрая, чистая Танечка. Ты любишь его? Но – нет, молчи! Вижу по глазам, что любишь! Нет, нет, скажи все-таки! Скажи, милая, любишь?

– Люблю, – произнесла Татьяна.

Это вызвало новую волную объятий и поцелуев.

– Господи, как все сразу! Как все неожиданно! – восклицала тетушка.

– Радость всегда внове, всегда! – повторял Куницын, в возбуждении беря за руки то Антона Петровича, то Красновского. – Друзья мои, я сегодня так счастлив, мне так хорошо, вы представить не можете! Антон Петрович, дорогой, как славно, что вы здесь! Поздравьте, поздравьте их скорее! Поздравьте наших детей!

– Лидочка, дай же и мне наконец! – с укоризненным нетерпением заговорил Антон Петрович, пытаясь добраться до молодых.

– Милые, милые мои дети! – повторяла Лидия Константиновна, прижимаясь щеками к лицам Татьяны и Романа. – Как вы напугали меня! Как хорошо вы меня напугали!

– Чудеса просто! Как обухом по темечку! – бормотал Красновский, протискиваясь к молодым. – Татьяна Александровна, прелесть вы наша, дайте же мне расцеловать вас!

– Петр Игнатьевич, брат, погоди! – Антон Петрович, слегка отстранив Лидию Константиновну, трижды громко расцеловал пунцовые щеки Татьяны, повторяя: – Поздравляю… поздравляю… поздравляю, дитя мое.