Роман
Шрифт:
Выйдя из комнаты, они спустились по лестнице и вошли на террасу.
Едва сидящие за столом увидели новобрачных, как стали вставать со своих мест.
– Ура молодым! – крикнул Антон Петрович, и после разноголосья разместившихся на террасе друзей и родственников через несколько секунд вдруг ожило, накатило извне, подобно морскому прибою, густое народное “ура-а-а-а-а-а!”. Новобрачные повернулись к этому звуку и увидели на лугу перед террасой всё население Крутого Яра.
Подобно разноцветному морю, разлилось оно от кустов сирени, растущих возле террасы, до вековых лип аллеи, потопив
Роман смотрел, не веря своим глазам. Никогда ещё эти простые люди, жившие с ним по соседству, не являлись ему все сразу, и главное, здесь, у родного дома, под родными окнами!
С шумным оживлением они смотрели на новобрачных, все лица их были знакомы Роману, и каждый из них знал Романа и Татьяну.
И от понимания того, что всё это людское море собралось здесь только из-за свадьбы, из-за Татьяны, из-за только что начавшейся новой жизни, из-за двух молодых, неистово бьющихся и замирающих сердец, из-за восторга поминутно встречающихся глаз и из-за их с Татьяной счастья, в душе Романа ожило, поднялось и нахлынуло, подобно только что нахлынувшей волне крестьянского “ура”, чувство братской любви к этим людям.
И это чувство оказалось настолько полным, праведным и глубоким, что вызвало у Романа не восторженные слёзы, как случалось прежде, а то новое понимание правды, ради которого он приехал в Крутой Яр.
И новое это понимание правды светилось в его глазах, встретившихся с сотнями крестьянских глаз.
– Неужели здесь все? – осторожно спросила Татьяна.
– Все! Все! – громогласно ответил Антон Петрович, обходя стол. – Все сорок два семейства нашего славного селения приветствуют вас!
Крестьяне одобрительно зашумели.
Антон Петрович шагнул с террасы на траву и подмигнул тётушке. Она последовала за ним.
Только теперь Роман заметил, что за кустами сирени стоит их старый рояль. Тётушка подошла к нему, приподняла крышку и села. Антон Петрович встал на траве между террасой и толпой крестьян.
Все притихли.
Тонкие пальцы Лидии Константиновны коснулись пожелтевших клавиш, прозвучало вступление эпиталамы, и над лугом раздался бас Антона Петровича:
Пою тебе, бог Гименей, Ты соединяешь невесту с женихом! Ты любовь благословляешь! Ты любовь благословляешь! Пою тебе, бог новобрачных! Бог Гименей! Бог Гименей!Он пел с такой силой и вдохновением, что всё замерло вокруг и только его густой сильный голос парил над лугом, толпой, липами и простёршимся внизу Крутым Яром, парил свободно и широко в голубом просторе июльского неба:
Счастье, счастье – блаженство новобрачных! Пою тебе и призываю, Бог Гименей! Бог Гименей! Эрот, бог Любви, путь их освящает, Венера предлагает чертоги им свои! Слава и хвала Кризе и Нерону! СлаваОн кончил так же широко, сильно и неожиданно, как и начал, и гул крестьянского одобрения смешался с аплодисментами на террасе.
Поклонившись толпе и террасе и переведя дух, Антон Петрович встал в профиль к тем и к другим и заговорил:
– Друзья мои! Я рад приветствовать всех вас, оказавших своим присутствием честь нашему дому! Сегодня праздник всех праздников – день соединения двух любящих сердец! Только что обручены и обвенчаны на наших глазах две чудесные молодые души, достойные вечного счастья! Они прекрасны в своём неземном чувстве, и я бы сказал даже, что они божественны…
Он посмотрел на новобрачных и продолжил:
– Да! Они божественны, ибо их божественная любовь сделала их таковыми! Взгляните на них! Давно ли вы видели подобную чистоту и искренность? Радость и простоту? Сердечную воспламенённость и духовное величие? Признаюсь вам откровенно, за свою долгую бурную жизнь я не встречал пары, более достойной титула божественной! Они божественны в своей любви! Так воздадим же нашу радость этим юным божествам, люди русские, воздадим по обычаю наших предков! Ура!
И снова прибой многоголосья накатил с луга и утопил террасу с гостями, закричавшими своё “ура”.
– Ура! Ура! Ура! – кричал Антон Петрович, подняв кверху руки. – Праздновать всем миром! Всем миром. К столам! К бокалам, друзья!
С шумом все стали садиться, пропустив в центр стола новобрачных. Крестьяне оживлённо рассаживались по лавкам за своими столами, некоторые садились прямо на траву или на деревянные комелья.
Но не успели наполниться бокалы и стаканы, как послышался шум коляски и подъехали Фёдор Христофорович с дьяконом и звонарём Вавилой.
– Ура священнослужителям! – закричал Антон Петрович. – Ура честным пастырям!
– Ура! – закричали все.
Среди всеобщего шума и оживления Роман посмотрел на сидящую рядом жену. Лицо её светилось радостью и любовью ко всем.
– Тебе хорошо? – спросил он, сжав её руку.
– Очень, очень! – произнесла она. – Какие они все чудесные, родные! Я всех их люблю!
Роман смотрел на неё, поражаясь и радуясь совпадению их чувств. А батюшку и дьякона уже вели под руки к столу, мужики расступались перед ними, кланяясь, некоторые бабы успевали приложиться губами к белой пухлой руке. Батюшка шёл сквозь них в новой фиолетовой рясе с серебряным крестом на груди, белые волосы его и борода были тщательно расчёсаны.
Смуглолицый дьякон, успевший переодеться в светское, следовал за ним, неся в руках огромный букет роз. А возле просторной коляски отца Агафона суетились Прошка, Филька и Вавила, вынимая из неё бочонки с водкой и корзинки со снедью.
– Спаси Христос! Спаси Христос! – повторял батюшка, добираясь наконец до террасы.
– Фёдор Христофорович! Сюда! Сюда, скорее! – басил Антон Петрович.
– Феденька, а я уже волноваться начала! – громко говорила попадья, поднявшись со своего места и вся сияя от возбуждения и радости.