Роман
Шрифт:
Они верили! Верили, что “будет два в плоть едину”, что “тайна сия велика есть”, верили, что сбудутся все просьбы и чаяния, все надежды и попечения, произнесённые батюшкой и дьяконом и пропетые хором девушек.
“Господи, как всё просто! Как просто и хорошо! – пронеслось в сознании Романа, и он повернулся лицом к аналою, укреплённый и несказанно обрадованный. – Верить. Верить, как эти похожие сознанием своим на детей люди, верить, как этот добрейший и невиннейший священник, верить, как Татьяна. Да и как же не верить? Нет, не одной надеждой живы мы, не одной робкой надеждой. Вера! Это она построила этот
Отец Агафон взял с аналоя серебряную чашу с церковным красным вином и, подойдя со словами благословения, передал её Татьяне.
Она пригубила, вернула чашу батюшке и посмотрела на Романа.
Роман не успел ответить ей взглядом, как чаша оказалась в его руках. Вино было как всегда сладким и как всегда напомнившим о крови убитого Христа. Но теперь это знакомое воспоминание наполнило Романа не болью и содроганием, а радостью и силой. И эти радость и сила, множась и укрепляясь в душе Романа с каждым новым этапом обряда, словно поднимали его вместе с Татьяной над всем бренным, земным, заставляя испытывать то, что он не испытывал прежде никогда. Он посмотрел на Татьяну. Она тут же ответила ему взглядом, полным той же самой радости и силы.
В этот момент мягкие, по-стариковски прохладные руки отца Агафона коснулись рук венчаемых и, слабо сжав их, потянули за собой. Двинувшись вслед за священником, Роман почувствовал лёгкость и, улыбнувшись, снова взглянул на Татьяну.
Она тоже улыбалась, обходя аналой и отдавши руку; венец, поддерживаемый Красновским, плыл над её головой, дрожа и покачиваясь.
После того как они дважды обошли вкруг аналоя, отец Агафон снял с их голов венцы и стал читать последнюю молитву. Роман не разбирал слов молитвы, но всем сердцем понимал, о чём она. Свеча в его руке горела ровно, он чувствовал тепло от пламени на своём лице.
Молитва кончилась.
Отец Агафон встал против них и, сложив руки на животе, произнёс:
– Поздравляю вас. Отныне вы муж и жена.
И эти слова прозвучали для Романа как гром.
“Муж и жена!” – сверкнуло в нём, и только теперь он понял, что случилось в его жизни сегодня. Повернувшись к Татьяне, он посмотрел в её обновлённое, ослепительное молодое лицо и замер в благоговейном трепете: перед ним стояла его жена.
“Это моя жена. Боже! И это не сон. Вот стоят люди, вот батюшка, вот церковь моего детства. И здесь теперь – она. Новая, прекрасная и невероятная она…”
Татьяна смотрела, не мигая, ему в глаза. Лицо её сияло той особой радостью, которая посещает девушку только раз в жизни.
Стоя так, они, казалось, забыли, что в церкви присутствуют люди. Отец Агафон приблизился к ним и сказал не церковным, простым голосом:
– Поцелуйтесь, милые.
Но они, не слыша ничего, по-прежнему неотрывно смотрели в глаза друг другу. Радостное замешательство передалось всем, толпа зашевелилась, послышались приглушённые голоса. Отец Агафон переглянулся с дьяконом и, улыбнувшись, произнёс громче, по-церковному:
– Поздравьте целованием жену, а вы поздравьте мужа.
Но и это не было услышано. Молодые стояли, замерев. Казалось, что лица их светятся
Голоса и шевеление толпы стали громче, дьякон улыбался, Антон Петрович вопросительно смотрел на батюшку, из-за спины Романа отец Агафон невинно развёл белыми, выглядывающими из-под ризы руками.
Между родными и друзьями новобрачных начались спешные переговоры вполголоса, послышались советы и взволнованный тётушкин шепот, убеждающий Антона Петровича “ни в коем случае не толкать”. Шум толпы нарастал, отец Агафон, косясь на застывших новобрачных, успокаивающе поднял ладони, какая-то баба стала вслух хвалить невесту за “лепоту личика”, бородатые мужики что-то бормотали, одобрительно кивая головами, кто-то уже стал пятиться к выходу, как вдруг:
– Бо-го-ро-ди-ца Де-ва, ра-а-а-а-адуйся-а-а-а! – Эхо разнеслось по небольшому пространству храма подобно грому. Все замерли.
Дьякон и отец Агафон побледнели, остолбенев от чудовищного баса.
Некоторые бабы в толпе испуганно присели, мужики застыли, открыв рты, где-то сзади заплакали двое ребятишек, и матери, испуганно крестясь, потащили их к выходу. Оторопь нашла на родных и друзей новобрачных, тётушка замерла, приложив руку к сердцу, Красновская стояла с побледневшим лицом и округлившимися глазами, Куницын и Рукавитинов немо смотрели друг на друга, Красновский дёрнулся всем шестипудовым телом, и голова его ушла в плечи.
Один Антон Петрович совершенно не испугался, а лишь вздрогнул и, обернувшись, посмотрел назад. А там, справа, у большой иконы Богородицы стоял Парамоша Дуролом.
Дюжина свечей у иконы потухла, лампадка раскачивалась. Дуролом медленно перекрестился.
На новобрачных страшный голос Дуролома совершенно не подействовал. Не воздрогнув ни единым мускулом, они по-прежнему смотрели друг на друга.
Но вдруг Роман стал медленно приближать своё лицо к лицу жены.
Все снова замерли.
Татьяна тоже потянулась к нему. Их губы встретились.
Роман целовал её так, словно первый раз коснулся женских губ. Прикосновение это было чудесным, совсем близко были её зелёные глаза, чёрные ресницы дрожали, губы дрожали, передавая дрожь губам Романа…
И когда их лица разошлись, в сердце Романа ожило то, чего он ждал многие годы. Чувство это он вряд ли мог выразить одним словом, человеческий язык не знал его, но язык сердца прекрасно знал.
Роман взял Татьяну за руку и посмотрел на батюшку. Тот кивнул им, блаженно улыбаясь.
Они повернулись и двинулись к выходу.
Шумно расступаясь, толпа пропустила их, и после церковной прохлады и полумрака они оказались в шумном, залитом солнцем мире.
Деревенские ребятишки, не допущенные в церковь, обступали их, две оборванные старушки, кланяясь до земли и желая счастья, протягивали руки за милостыней.
– Дорогу, дорогу новобрачным! – торжественно потребовал Красновский и, на ходу одарив старух медяками, махнул на ребятишек.
Молодые прошли к коляске, толпа двигалась из церкви за ними. Вавила, взобравшись на колокольню, зазвонил в колокол. Роман подал руку, Татьяна взялась за неё и, придержав длинное шелестящее платье, поднялась в коляску. Опустившись на сиденье, она тут же посмотрела на Романа, словно убеждаясь, что он рядом и за эти мгновения с ним ничего не случилось.