Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
Шрифт:
— Сам-то пришел уже? — спросил один.
— Пришел, спит уже.
Все трое переглянулись с кривой усмешкой, будто говоря: «Ну-ну!» Сами они подниматься наверх не собирались, а на все уговоры хозяйки отвечали, что их ждут дела.
— Когда проснется, передайте ему, что мы все трое благополучно вернулись, — сказали они и с тем удалились.
Проводив их, хозяйка снова задвинула ставни, собираясь еще вздремнуть. Лучи солнца меж тем уже окрасили речную гладь, и шум пробуждающихся городских кварталов разносился в в прозрачной синеве осеннего неба. Но в доме на пристани еще царила ночь, и вставать здесь никто пока не собирался.
С
— Эй! — крикнул молодой человек, обращаясь к рулевому в проплывавшей мимо лодке. — Не подскажешь ли? Тут поблизости должен быть лодочный амбар Гэмпати…
— Гэмпати-то? — обернулся к нему лодочник. — Так ведь Гэмпати — он тут и есть.
— Ну что, проснулись? — спросила хозяйка.
Мунин Оиси сладко потянулся и даже отбросил подголовник, но в сонной истоме так и не открыл глаз.
— Тут к вам человек пришел. Давно уже ждет, когда проснетесь.
— Человек?! — открыл наконец глаза Мунин. — Вроде бы никто не должен был знать, что здесь…
— Он говорит, что сначала пошел к вам домой, спросил — ну, там и подсказали. Некто господин Сисидо.
— Сисидо?
Мунин наконец полностью проснулся. Приход нежданного гостя его явно удивил, однако он спокойно осведомился:
— Молодой человек, да? — и в глазах его зажегся тревожный огонек, будто приход Сисидо сулил непредвиденные перемены.
Вскочив с постели, Мунин поспешно спустился вниз, где в одной из комнат сидел в чинной позе на коленях дожидавшийся его гость. Завидев Мунина, молодой человек просиял.
— Хо! — приветствовал его Мунин, усаживаясь напротив совсем близко от гостя. — Когда? — продолжил он, желая узнать, когда тот прибыл из Киото.
— Вчера вечером, — ответил Сисидо.
Мунин уже собрался было пуститься в подробные расспросы, но, заметив вошедшую хозяйку, осекся и беспокойно покосился на нее.
— Ну, как там было? — спросил он.
— Отлично! Доброе сакэ, славная закуска, красоток вокруг не счесть!..
— Ну, уж вы оставьте разговоры о красотках на потом, — со смешком заметила хозяйка.
— Умыться не желаете ли? — обратилась она к Мунину.
— Давай… Я сейчас уйду, а ты уж приготовь все, что полагается.
— И это?..
— Насчет вина? Конечно, и вино тоже. Приготовь угощенье и девиц позови. Вишь, гость из Камигаты, из самого Киото явился — тамошние красотки ему, поди, до смерти надоели, — нетерпеливо распорядился Мунин, чтобы поскорее спровадить хозяйку.
После ее ухода он еще некоторое время настороженно прислушивался, не притаился ли кто за перегородкой, а затем, обратив к молчаливому гостю разом посерьезневшее лицо, поспешно спросил:
— Ты почему вернулся?
— Да потому, что в Киото мне больше делать нечего.
— То есть как? А Кураноскэ? — невольно воскликнул Мунин,
Гость, несколько озадаченный таким напором, рассмеялся:
— Да нет, правда, его милость к тому готовится, но пока что он из своей Ямасины перебрался в храм Конрэн-дзи, что на Сидзё в Киото, в Обитель Сливового Сада. Должно быть, никак не позднее конца месяца собирается выступать. Однако сын его милости, Тикара, отправился в Эдо раньше. Поскольку все наши в Киото сейчас в боевой готовности, я рассудил, что за командора особо беспокоиться нечего, и вернулся почти одновременно с Тикарой.
— Ну-ну! — с облегчением вздохнул Мунин, и тревожная озабоченность сошла с его лица. — Молодец, потрудился на совесть!.. Так значит, дело двинулось? Давно я этого ждал. Точнее, меня заставляли ждать… Я, конечно, понимал, что родич мой все сделает как надо, а все же ждать было уже невмоготу — из последних сил крепился. Говоришь, Тикара уже здесь? Он ведь совсем дитя еще… Ну да, ему всего-то пятнадцать исполнилось. Не иначе, Кураноскэ решил взять его с собой на дело. Небось, радуется мальчишка, что раньше отца приступает… Я его видеть-то не видел. Как он? Будет ли от него там польза? На отца-то похож? Если похож, должно быть, от горшка два вершка?
— Вот уж нет! — горячо возразил гость, как бы окидывая мысленным взором рослую фигуру юноши. — Он выше меня на два-три суна, а уж если с вами сравнивать, то, пожалуй, на целый сяку. По возрасту, может еще и дитя, но воин из него получился первоклассный — отважный и искусный, под стать отцу.
— Неужто? Ну и удалец!
Тикара впервые отправлялся в Эдо — город, где ему предстояло умереть. Конечно, при благоприятном стечении обстоятельств ему, может быть, и удастся выжить в схватке, когда свершится месть, но ведь он шли против закона и, стало быть, все равно их ожидала неминуемая смерть. Ну, а если не повезет, может быть, он падет от чьего-то меча, так и не увидев головы заклятого врага. Или — кто знает — возможно, еще раньше его настигнет клинок подосланного убийцы… Как бы ни сложилось, в любом случае его ждет смерть. Все помыслы Тикары были об одном: как отомстить заклятому врагу покойного господина. О том, что ему самому суждено при том погибнуть, он думал спокойно, почти равнодушно. Наверняка он узнал об уготованной ему участи перед тем, как отправиться в Эдо. Как-то раз они сидели друг напротив друга с отцом, и тот вдруг спросил:
— Не хотел бы ты повидаться с братьями и сестренкой?
Мать и братья жили сейчас у деда в Тадзиме. Тикара просиял, глаза его блеснули.
— Наверное, хотел бы, — ответил он. — Можно мне наведаться ненадолго в Тадзиму — попрощаться?
— Делай так, как сам сочтешь нужным. Только если пойдешь в Тадзиму, лучше там ни о чем таком не говорить… Ни к чему их беспокоить.
— Хорошо, — тихо промолвил Тикара, должно быть, вполне понимая, что имеет в виду отец.
Кураноскэ, пожалев сына, разрешил Тикаре повидаться в последний раз с матерью и братьями, но сам же и переживал от того, что в действительности совершил безжалостный поступок. Сын, конечно, уже, можно сказать, взрослый мужчина, но что он должен почувствовать, встретившись в такой момент с семьей! Сердце Кураноскэ разрывалось от того, что он так жестоко обошелся с сыном.