Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
Шрифт:
— Правильно! Будем бить! — раздались вокруг возгласы одобрения.
— Оно конечно, хорошее дело, чтобы скуку маленько развеять. Опять же, если даже только одного или двух прикончим, все-таки у противника меньше живой силы останется, а значит, это, можно сказать, входит в наши обязанности, — рассудительно заметил один из самураев.
Вся компания немного оживилась, в глазах появился блеск.
— Так что, выходит, можно все-таки их прикончить? — с нажимом спросил кто-то.
Прежде, чем Дэндзо Сибуэ успел вымолвить слово, кто-то ответил за него:
— Конечно!
Сибуэ, усмехнувшись такой поспешности, добавил:
— Ну, само собой.
Все без труда поняли, что слова Сибуэ идут вразрез с приказом Хёбу Тисаки, который велел «ничего не предпринимать», но остальные были с ним в основном согласны.
Тут прибежал с вестями лазутчик, которого отправляли присматривать за Гохэем и его новым подручным.
— Ну, как там? — поинтересовался Дэндзо.
— Оба сбежали! — доложил лазутчик.
— Что?! Куда они направились?
— В сторону Танукибори.
Не говоря ни слова, охранники бросились в погоню. Их разделяло не более двух кварталов, так что был шанс минут через пять нагнать беглецов.
Разумеется, Исукэ и Ясубэй не могли не предполагать, что противник именно так и поступит. Но ведь если бы они и остались в доме, угроза нового нападения продолжала бы висеть над ними. Правда, они могли за себя постоять, и к тому же едва ли противник решился бы повторить подобное бесчинство среди бела дня, но пока что, до рассвета, можно было ожидать чего угодно. Во всяком случае было очевидно, что едва ли на сей раз люди Уэсуги уберутся восвояси не солоно хлебавши. Надо было быть начеку — о сне думать не приходилось. Неизвестно было, что предпримет противник на сей раз, так что, по мнению Ясубэя, спокойней было бы до утра отсидеться в каком-нибудь надежном месте.
Однако стоило им выбраться через черный ход в проулок и выйти закоулками на улицу, как сзади послышался топот множества ног.
— Небось, это по наши души? — сказал Исукэ.
— Ага, — кивнул Ясубэй, которому назойливость преследователей уже начала надоедать.
Он, конечно, понимал, что на сей раз противник явится уже не с детскими игрушками вроде бамбуковых палок и сломанных луков. Ясно было и то, что, если уж люди Уэсуги решили их загнать и прирезать, то, пусть даже они с Исукэ будут биться насмерть, одолеть вдвоем такое количество врагов едва ли удастся. Уж коли могущественный клан Уэсуги с доходом в сто пятьдесят тысяч коку выделил своих дружинников для охраны Киры, надо думать, что это все вояки не из последних. Как ни мудри, а в открытом бою исход схватки предрешен — слишком неравно соотношение сил.
Друзья пустились бежать во весь дух, но погоня не отставала. Впереди была река — место пустынное и тихое, к тому же на дворе ночь… Если преследователи их тут настигнут, то могут сделать с ними что захотят — никто не помешает расправе. Исукэ и Ясубэй кожей чувствовали, как близка опасность. От неотвратимо надвигающегося сзади топота погони в сердце заползал противный холодок. Смерть их не пугала, но умереть здесь! Это было бы уж слишком обидно. Все их мысли были только о спасении.
Сломя голову они выбежали к берегу реки. Куда теперь? Направо? Налево? Раздумывать было некогда, оставалось только положиться на удачу — и друзья, как сумасшедшие, наугад помчались по дороге, ведущей налево.
Где бы спрятаться? — прикидывал на бегу Ясубэй. Дорога, склад камней для стройки, штабель бревен…
— Ну и… Настырные же мерзавцы! — выдохнул Ясубэй.
— Будем драться! — крикнул в ответ Исукэ, собираясь уже остановиться, но Ясубэй, осуждающе взглянув в упор, увлек его дальше.
— Пока есть надежда спастись, надо бежать! Нечего зря героев из себя строить! — бросил он на ходу. — Вон оттуда побежим в разные стороны.
Однако прежде чем они добрались до того места, где собирались разделиться, впереди на дороге показались люди — четверо или пятеро. Друзья опешили от неожиданности. Вероятно, и те, кто шел им навстречу, пришли в замешательство от странной картины: посреди ночи какая-то парочка мещан улепетывала от целого отряда преследователей. Путники остановились. Теперь было видно, что их четверо, и все — самураи.
Друзья решили, что дело совсем плохо, как вдруг кто-то из четверки удивленно воскликнул:
— Ба, уж не Ясубэй ли Хорибэ?!
Задавший вопрос самурай был обрит под бонзу и обряжен в монашеский плащ, что позволяло признать в этой крепкой дородной фигуре в черном послушника-нюдо. [153]
— Хо! — радостно откликнулся Ясубэй.
Тем временем преследователи были уже в каких-нибудь двух десятках шагов. Монах с первого взгляда оценил обстановку и посторонился, давая дорогу беглецам, которые, будто нежданно воскреснув из мертвых, опрометью ринулись дальше, не успев даже поблагодарить. Монах же тем временем коротко бросил своим спутникам:
153
Нюдо — послушник в буддийском монастыре, которому разрешалось жить вне стен обители.
— А ну!
Дружинники Уэсуги были уже здесь. Столкнувшись с неожиданным препятствием в виде четверых путников, перегородивших дорогу, они резко притормозили, едва не налетев на прохожих.
Дэндзо Сибуэ яростно воззрился на торчащего перед ним монаха. Святой отец был, не иначе, изрядно во хмелю, поскольку стоял с закрытыми глазами, сунув руки за пазуху. В окружении трех спутников он стоял молча, неподвижно, загораживая узкую дорогу. За ними виднелись удаляющиеся силуэты беглецов. Придя от этого зрелища в бешенство, Дэндзо уже хотел прорвать живое заграждение и мчаться дальше, но тут монах вдруг изрек басом, по-прежнему так и не открывая глаз:
— Кто ж тут такой передо мной торчит, как пень?
«До чего неприятный тип!» — подумал про себя Дэндзо, невольно оробев и слегка отшатнувшись.
— Ты кто такой?! — снова прорычал монах, повысив голос.
Святой отец явно над ним издевался. Он все еще стоял с закрытыми глазами, держа руки за пазухой.
— Если хотите пройти, попробуйте меня оттолкнуть. А я пойду по этой дороге прямиком к себе домой.
Дэндзо откашлялся и повел плечами. Монах был дородный, но уже старик — весь в морщинах, и было ему, наверное, за шестьдесят. Столкнуть его с дороги представлялось делом нехитрым, но стоял он непоколебимо, как каменная стена, так что пытавшиеся сдвинуть его с места отлетали, как мячи.