РОС: Забытый род
Шрифт:
— Отвали, Димон, — я буркнул сквозь зубы, стараясь смотреть прямо перед собой, на спину старшей стражницы. Но периферией зрения ловил каждое движение, каждый манящий изгиб. Черт возьми, как же они хороши… и как страшны.
Рядом ковылял Хорёк. Он вообще превратился в комок дрожащих нервов. Голову вжал в плечи, глаза зажмурил, руки прикрыли уши, губы беззвучно шевелились — молился или ругался, непонятно. Смотрел только под ноги.
И тут случилось то, что должно было случиться. Трое из задних рядов — здоровенные, туповатые, с глазами, налитыми похотью и дешевым хмелем (наверное,
— Да ну нахер эти страшилки! Бабы зовут! Бабы ГОЛЫЕ! Иди сюда, масяня!
Они рванули от толпы, как бешеные псы, к одному из домов, где на подоконнике извивалась в танце парочка совершенно голых красавиц с зелеными, как изумруд, глазами. Их смех, обещающий и насмешливый, звенел в воздухе.
— Ребята, держимся! — орал рыжий, уже карабкаясь на крыльцо. — Счас мы им покажем, где раки зимуют! Ха-ха! Иди, детка!
Он протянул руку к ближайшей девушке…
Крик разорвал воздух. Не крик удовольствия. Крик нечеловеческой агонии. Он длился, может, две секунды — пронзительный, леденящий душу визг, полный такой боли и ужаса, что у меня волосы встали дыбом. И тут же его перекрыло дикое, шипящее ПШШШШШШ-СССССС! — точь-в-точь как если бы раскаленную сталь опустили в кислоту. Или… как если бы кислота лилась на плоть.
Крик оборвался так же внезапно, как начался. Из окна, куда ввалились «храбрецы», повалил едкий, желтоватый дымок с запахом… гари и жареного мяса. Тишина. Зловещая, давящая тишина.
Старшая стражница даже не обернулась. Она лишь ухмыльнулась, уголок ее губ дрогнул в холодном, безразличном удовлетворении.
— Я предупреждала, — произнесла она громко, четко, как будто комментировала погоду. — Уборка за свой счет. Идем.
Толпа замерла. Даже самые тупые и похотливые теперь шли, опустив глаза, бледные как смерть. Хорёк рыдал в кулак. Я чувствовал, как дрожь бьет по моим рукам, и сжал кулаки до боли в суставах. Тварь. Ядовитая тварь. Но сдохнуть вот так…
Нас вывели на огромную, выложенную черным мрамором площадь. В центре, возвышаясь над всем, стоял Он. Тотем Аспида. Не как эмблема на груди — гигантская, в три человеческих роста, статуя. Высеченная из какого-то темного, впитывающего свет камня. Змея, извивающаяся в вечном, агрессивном изгибе, готовая к броску. Пасть была приоткрыта, обнажая каменные клыки. А глаза… Глаза. Два огромных рубина, алых, как запекшаяся кровь. И они сверлили нас. Каждого. Голодным, древним, абсолютно безжалостным взглядом. От этого взгляда хотелось спрятаться, провалиться сквозь землю.
Старшая остановилась перед статуей, повернулась к нам.
— Ну что ж, — ее голос звучал громко в гнетущей тишине площади. — А это — символ нашего рода. Аспид. Источник нашей силы. И… ваш экзаменатор.
Она обвела нас ледяным взглядом.
— Ежедневно, утром и вечером, вы будете приходить сюда. И вдыхать. Вдыхать его дыхание. Его ядовитые пары. — Она указала на слегка приоткрытую пасть статуи. Оттуда, едва заметно, струился едва различимый, зеленоватый туман. — Они помогут вам… адаптироваться. Или отсеять слабых. Жатва, — она подчеркнула это слово, — будет продолжаться до тех пор, пока один из вас не получит от Аспида то, ради чего все затеяно. Перстень с его изображением.
Она
— Эх. Жаль. Уже троих потеряли досрочно. — Она кивнула в сторону того злополучного дома. — Но такие падкие… нам и не нужны. Итак. Подходите. По одному. Становитесь прямо перед ним. Вдохните полной грудью. Глубоко. Покажем Аспиду, из какого теста мы слеплены.
В голове застучал бешеный пульс. Хрен вам. Хрен вам всем! Я не сдохну как та скотина! Не сдохну тут! Но другой голос, холодный и рациональный, вопил: Зачем?! На кой черт?! Благословение? Сила? Да это же чистый яд! Они нас травят, как крыс! Чтобы выбрать самого живучего ублюдка!
Димон, стоявший рядом, был бледен, но все еще пытался держать марку. Он толкнул меня.
— Как думаешь? — шептал он, но в его голосе уже не было прежней наглости, только страх и азарт отчаяния. — Сколько нас останется после первого захода? Я… я думаю, добрая половина помрет. Ха-ха… — Смешок вышел душераздирающе фальшивым.
Я посмотрел на него, на его трясущиеся руки, на пот, выступивший на лбу.
— Ты так уверен в себе? — спросил я тихо, злость пересиливая страх. — Или крыша у тебя окончательно поехала? Ты видел, что они сделали с теми тремя? За секунду!
— Да будет тебе! — огрызнулся Димон, но его глаза бегали. — А что предлагаешь? Дрожать, как твой Хорёк? — Он кивнул на съежившегося парня. — Вот увидишь, я выживу! И тогда все эти… — он обвел рукой площадь, окна, стражниц, — …все эти сучки! С их богатством! С их властью! Будут МОИМИ! Я их приручу! Я их!
Он вдруг выпрямился, оттолкнул меня и шагнул вперед.
— Я первый! — гаркнул он, стараясь звучать храбро, но голос срывался. — Дай-ка я посмотрю на твои ядовитые штучки, змей!
Он гордо, с вызовом подошел к самому подножию статуи. Задрал голову, уставился в рубиновые глаза. Выпрямил грудь колесом.
— Ну давай! Покажи, на что ты способен! Дыхни на меня! Я не из робкого десятка! Я…
ПШШШШШШШ!
Из пасти каменного Аспида хлынул густой, ядовито-зеленый пар. Не струйка, а целый смерч. Он окутал Димона с головой. Секунду… две… он стоял. Высокомерно. Пытался ухмыльнуться сквозь клубящийся яд. Хотел что-то крикнуть…
И вдруг — закашлялся. Не просто закашлялся — его вывернуло пополам. Кашель превратился в визг. Нечеловеческий, пронзительный, полный невероятной боли визг. Как резаного поросенка. Из его рта хлынула пена — густая, желтоватая. И кровь. Алая струйка потекла из уголка глаза, потом из другого. Он схватился за горло, за лицо. Его тело начало дергаться в бессильных, жутких конвульсиях, как у куклы, у которой дергают за все нитки сразу. Он рухнул на колени, потом на бок, бился о черный мрамор, издавая хриплые, клокочущие звуки.
Я замер. Весь мир сузился до этого дергающегося, пенящегося тела моего попутчика по аду. До этого шипения яда, разъедающего его изнутри. Пятнадцать секунд? Вечность? Время потеряло смысл.
И вдруг — тишина. Конвульсии прекратились. Димон лежал неподвижно. Лицо — синюшное, перекошенное, с открытыми, залитыми кровью глазами. Изо рта все еще сочилась пена. Он не дышал.
ТВОЮ ЖЕ МАТЬ!
Мысль ударила, как молот по наковальне. Не страх. Чистая, белая ярость. Смешанная с диким, животным ужасом.