Роскошь нечеловеческого общения
Шрифт:
– Вовка звонил, просил подбросить деньжат на месяц. Они в отпуск уезжают.
– Сколько им нужно?
– Просил долларов сто. У тебя же есть?
– Есть... Пятьдесят, - спокойно ответил Журковский.
– Но ведь было сто. Ты вчера сам говорил! Это вы ночью, что ли, гуляли? На наши деньги?
– Ну да, - ответил Журковский, проглотив последний кусок сосиски.
– "Ну да"! А Гоша, конечно, не при делах?
– Да нет у него ни копейки. Ты же знаешь. Человек по
– "В долгах"! Работать надо, и не будет по уши в долгах. Работать, а не на диване валяться сутками.
– Я вот работаю, между прочим, - заметил Журковский.
– Ага. Только сын просит денег, а мы дать не можем... Ему тоже трудно, кому сейчас филологи нужны?.. Они с Ольгой едва концы с концами сводят. Я, как к ним ни приду, холодильник вечно пустой. Как живут дети - не понимаю. Даже страшно. А Греч твой что?
– без перехода спросила Галина.
– Греч? А что - Греч?
– Ну ты же с ним вчера встречался. Он тебе работу никакую не предложил?
– Работу? Какую он мне может предложить работу? Я заместителем мэра, знаешь, не собирался служить. Не обучен как-то. Да и потом, у меня есть работа.
– Ну конечно. Работа... Только знаешь, Толя, у нас холодильник опять пустой. И что делать с Вовкой, я себе не представляю. Позвони ему, сам скажи, что денег нет. Мол, обойдись, сынок, без отпуска. Тебе, мол, еще рановато в Крым с женой ездить. Ничего, скажи, страшного. Перебьешься, скажи...
– Да перестань ты кипятиться. В его годы мог бы и сам себе на отпуск заработать.
– Ну да. Вот папа его, он же зарабатывает. Как сыр в масле катается.
– Галя, слушай, я не понимаю предмета нашего с тобой...
– Предмета он не понимает. Все ты понимаешь! Я знаю, что ты сейчас скажешь. Не в деньгах счастье. Согласна. И даже с тем, что бедность не порок, тоже согласна. Но в том, что нищета - порок, я в этом просто уверена.
– Ты что, хочешь сказать, что мы с тобой - нищие?
– А ты так не считаешь?
Журковский промолчал. Многое он мог ответить на этот не вполне риторический вопрос, но не стал накалять атмосферу в кухне, уже и так имевшую опасный градус.
Анатолий Карлович допил кофе, встал и обнял жену.
– Ну успокойся. Все будет нормально. Меня Суханов вчера пригласил к себе.
Последняя фраза выскочила у Журковского совершенно неожиданно, против его желания и воли. Еще микросекунду назад он и не помнил о вчерашнем разговоре с Сухановым, а вот - нате вам!
– Суханов? Куда это он тебя пригласил?
– Ну на работу...
– И что же ты у него будешь делать? У тебя что, интерес к бизнесу проснулся? Способности открылись?
– Ни боже мой, - ответил Журковский.
– Что ты, Галя! Чтобы я на старости лет коммерцию?..
– Хороши игрушки! Вон, посмотри на Вику.
– На кого? На Вику? Смотрел. Вчера. Мне она не показалась особенно привлекательной. Хотя вполне вероятно, что это как раз и есть идеал современной женщины.
– Толя, не иронизируй. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
Журковский понимал. Он понимал, что жене смертельно надоело каждый раз думать, на что купить новые колготки. Что она после работы вынуждена толкаться на оптовом рынке и выбирать из дешевых продуктов самые дешевые. Что собственная машина для них если и была реальностью еще несколько лет назад, то после свадьбы сына перешла в разряд ночных грез. Что квартира давно не ремонтирована и вид обоев в масляных пятнах там, где хозяева или гости, сидевшие на диване, случайно прикасались затылками к стене, говорит о том, что обоям этим как минимум лет пятнадцать. Многое понимал Анатолий Карлович и со всеми аргументами, которые выкладывала перед ним жена, был совершенно согласен.
Однако если прежде после таких разговоров он уверенно погружался в спокойную, ставшую уже привычной депрессию, которая могла продолжаться и до обеда, и даже до самого вечера, то теперь, напротив, почувствовал неожиданный прилив энергии.
Он сильнее сжал плечи Галины - такие же худенькие, как и тридцать лет назад, когда Журковский долгими летними ночами гулял с Галей Петровской, студенткой-первокурсницей, когда целовал ее губы, находя их на ощупь в жаркой темноте подворотен, когда шорох их шагов тонул в вязкой тишине уставшего за день Города.
– Солнышко!
– Ну что?
– пробурчала жена, и он услышал, что голос ее потеплел.
– Что, Толечка?
– Обещаю, что все будет хорошо. Я сегодня пойду к Суханову. Если он не соврал, то работа у него есть по моей прямой, так сказать, специальности. После Института прямо и пойду. Так что приду позднее обычного, не волнуйся.
– Здравствуйте, здравствуйте! Вы молодец, Анатолий Карлович, что пришли!
Суханов грузно поднялся из-за стола, вышел навстречу Журковскому, протягивая вперед руку для пожатия.
– Да что уж, - смущенно пробурчал Анатолий Карлович.
– Что уж такого в этом молодеческого?
– Не смущайтесь, не смущайтесь. Я, признаться, вчера думал, что вы не появитесь у нас.
– Отчего же?
– Да так... Я знаю, как настоящие ученые относятся к бизнесу. К сожалению, достаточно, я бы выразился, предвзято. Если не сказать большего.
– Вы правы. Только я бы выразился по-другому. Не предвзято, а с брезгливостью, - учтиво улыбнувшись, заметил Журковский.
– Вы, вероятно, именно это имели в виду?