Россия и становление сербской государственности, 1812–1856
Шрифт:
Российское правительство не предполагало, что давно вызревавшие противоречия между интересами сербских правящих кругов и собственного внешнеполитического ведомства уже получили к тому времени стройное теоретическое обоснование, изложенное в «Начертании». Российское руководство могло только догадываться о наличии выработанной политической доктрины и не питало симпатий к ее разработчику. В свою очередь, Гарашанин не считал нужным скрывать свою неприязнь к русской политике в Сербии.
В июле 1849 г. в Белград прибыл новый консул – генерал Левшин. Выбор этой фигуры для представительства в Сербии в один из наиболее сложных моментов русско-сербских отношений был явно неудачен. Генерал не имел дипломатического таланта и не скрывал своего негативного отношения к Гарашанину. Бестактным было обращение Левшина к Совету с пожеланием не носить на головах турецкие фески – в этом консул усмотрел знак следования турецким законам и обычаям. Обращение вызвало возмущение сербских сановников, которые, не видя в ношении фесок никакой крамолы, не хотели отказываться от обычаев, вошедших в их обиход за века совместного проживания с турками. В данном случае вполне был бы уместным ответ, который Гарашанин дал по другому поводу английскому консулу: «Он называет нас райей, но если мы и райя, то не английская, а турецкая» [463] . Бравируя забытым уже термином «райя», Гарашанин решил поставить на место английского выскочку. В недовольстве Совета вмешательством России по частному случаю о фесках также чувствовалось нежелание быть
463
Цит. по: Страњаковић Д. Влада уставобрањитеља. С. 167.
464
Ловчевић Ст. Писма Или jе Гарашанина Jовану Мариновићу. Књ. I. Београд, 1931. С. 62–63.
Как видно из приведенного письма, Гарашанин не питал иллюзий насчет своих отношений с российским правительством. Но в то же время он явно грешил против истины, говоря о стремлении России уничножить «сербство» или превратить в «рабов», то есть в данном контексте – в политических марионеток, сербских политиков. Вероятно, появление на политической сцене таких государственных деятелей, как Гарашанин, является закономерностью для истории становления любого национального государства. Гипертрофированное желание избавиться от зависимости, реальной или мнимой, и стремление к самостоятельности представляет собой особое, своеобразное состояние роста как отдельного человека, так и целой нации, являясь одновременно «оборотной стороной медали» такого явления, как искренняя привязанность и благодарность. Так или иначе, Гарашанин отдавал себе отчет в том, что его деятельность вызывает раздражение российского правительства. Не способствовала взаимопониманию и поездка сербского политика в Париж. Накануне Крымской войны российские власти упорствовали в желании отстранить Гарашанина от государственных дел и таким образом освободить правящую верхушку сербского правительства от его безусловно авторитетного влияния. Наконец решение было принято. В марте 1853 г. Александр Карагеоргиевич сообщил князю Меншикову об отставке Гарашанина, не скрывая того, что это решение стало уступкой нажиму со стороны России. Александр вынужден был обсуждать вопрос об отставке своего премьер-министра (назначен 13 сентября 1852 г.) на нескольких совещаниях. Настойчивые советы из Петербурга поступали в Белград от Нессельроде и Меншикова, постоянно напоминал об этом консул Туманский. Русско-сербские отношения были на грани разрыва [465] . «При таких настоятельных советах императорского министерства, – сообщал Меншикову Карагеоргиевич, – я оставил в сторону и презрел все неугодности, которые происходили для моего правления из удаления от должности одного из самых ревностных и самых отличных отечественных чиновников, и решился, хотя и не без сердечного сокрушения, разрешить г. Гарашанина от звания, которое он до сих пор занимал, и поставить его в частное состояние, надеясь, что императорское министерство в сем моем поступке увидит ответное и неоспоримое доказательство моего истинного желания непрестанно оказывать себя достойным всемилостивейшего благоволения покровителя» [466] . Но это было единственной уступкой сербского князя. Российский консул Туманский тут же высказал желание, чтобы за Гарашаниным были отправлены в отставку его последователи в правительстве – начальник иностранного отделения княжеской канцелярии, а также директор военного училища. Речь шла, по существу, о смене руководящего ядра государственного аппарата, а в более широком смысле – смене внешней, внутренней и военной политики княжества. В полной мере русскому руководству не удалось воплотить в жизнь свои планы, ибо сербский князь ответил решительным отказом: «Мне невозможно будет привести в согласие эти намерения с безусловным исполнением» [467] .
465
Никифоров К. В. Сербия в середине XIX в. С. 165.
466
АВПРИ. Ф. Посольство в Константипополе. Д. 3698. 1853. Л. 2. Александр Карагеоргиевич А. С. Меншикову. 29 марта (10 апреля) 1853 г.
467
АВПРИ. Ф. Посольство в Константипополе. Д. 3698. 1853. Л. 2 об.
Постоянное вмешательство России во внешнюю и внутреннюю политику Сербии не способствовало улучшению уже достаточно испорченных к тому времени русско-сербских отношений. Было очевидно, что российскому кабинету все труднее удерживать княжество в сфере своего влияния. Сербия, появившаяся на европейской политической арене благодаря русской помощи, все больше отдалялась от державы-покровительницы. Этот несомненный факт нельзя рассматривать лишь как проявление глубокой неблагодарности всего сербского народа. В то же время нельзя назвать причиной расхождения двух стран лишь «грубые методы» дипломатического давления России на сербское правительство. Главная причина лежит в различии национальных интересов двух государств, которое проявилось в данное время со всей очевидностью. Это различие обусловило окончание эпохи «покровительства», взаимоотношений ведущего и ведомого со всеми вытекающими отсюда конфликтами. Для России Сербия по-прежнему представляла собой регион высокой геополитической заинтересованности, в котором она хотела бы удержаться любыми способами. Но Сербия, точнее, ее правящая верхушка, встав на путь самостоятельного развития, избрала другие ориентиры для своей внешней и внутренней политики, нежели те, которые могла ей предложить покровительствующая держава. Сербское правительство предпочло более притягательную для него модель развития, усваивая западноевропейские либеральные общественно-политические идеи. Самодержавно-крепостническая Россия не могла конкурировать с ведущими европейскими государствами, пережившими к тому времени ряд буржуазных революций. Закономерность подобного развития взаимоотношений между двумя странами очевидна, так же как закономерным было неизбежное возвращение к союзническим отношениям и осознание общности целей на более позднем этапе исторического развития обеих стран.
Глава IV. Конец эпохи «покровительства»
1. Сербия и революционные события в Воеводине 1848–1849 гг.
Революционные события 1848–1849 гг. почти не захватили владений Османской империи: исключение составила лишь Валахия. Они не оказали значительного влияния и на Сербское княжество. Более того, объективно Сербия была вовлечена в подавление Венгерской революции, выступив при этом союзницей держав, признанных новой внешнеполитической доктриной неприятелями княжества, – Австрии и России. Этот на первый взгляд парадоксальный расклад политических сил явился следствием стремления сербского
Начавшаяся в Австрии революция ускорила развитие либеральных настроений в княжестве, которые особенно ярко проявлялись в рядах учащейся молодежи. Определенное влияние на рост этих настроений оказали молодые сербы, получившие образование во Франции и Германии. К этому времени во французской столице находилась значительная группа учащихся из Сербии, часть из которых в 1848 г. присоединилась к парижскому Славянскому обществу, состоявшему в основном из польских эмигрантов [468] . На протяжении 40-х гг. XIX в. польские эмигранты имели большое влияние на формирование политических взглядов сербского общества. В 1843 г. А. Чарторыйский писал Александру Карагеоргиевичу: «Сербия и Польша имеют одинаковые интересы и известных врагов», имея в виду под государственными интересами национальную независимость, а под врагами – все тех же Австрию и Россию [469] . Лидер польской эмиграции искусно подталкивал сербское руководство к разрыву с Россией, в то время как сербский народ в целом был не готов сменить свои внешнеполитические симпатии, вслед за руководством княжества.
468
Дурковић-Jакшић Л. Сарадња jугословена и пољака у Паризу 1848–1849 године. Београд, 1972. С. 242.
469
Дурковић-Jакшић Л. Сарадња jугословена и пољака у Паризу 1848–1849 године. Београд, 1972. С. 193.
На волне антиавстрийских настроений в стране началось движение против сербов-австрийцев, занимавших места в правительстве, открыто выдвигались требования «удаления швабов» [470] . По этой причине в отставку ушел министр просвещения А. Янкович, на место которого был назначен русофил С. С. Тенка. В ночь с 12 на 13 марта 1848 г. по Белграду были расклеены прокламации революционного содержания. Следствием этого стал созыв специального Совета, обсуждавшего вопрос необходимости проведения реформ в Сербии. Уровень понимания этих реформ продемонстрировал выступивший на Совете секретарь белградской полиции Вукайлович, который обобщил настроения определенной части общества и их отношение к требованию расширения демократических свобод. Он заявил, что Сербии не за что бороться, поскольку она всего уже добилась: «Сербия обладает всеми свободами, за которые сейчас восстала Западная Европа; в своей народной скупщине Сербия имеет свой парламент; всякий серб может свободно носить оружие за поясом, у Сербии есть своя народная гвардия, а кто умеет писать, тот найдет и свободную печать» [471] .
470
Страњаковић Д. Влада уставобрањитеља. 1842–1853. Београд, 1932. С. 110.
471
Страњаковић Д. Влада уставобрањитеља. 1842–1853. Београд, 1932. С. 111.
14 апреля 1848 г. сербская община в городе Сремски Карловци выдвинула требование об образовании Сербской Воеводины, куда вошли бы Баранья, Бачка, Банат и Срем. Сербская Воеводина выражала желание заключить политический союз с Триединым королевством (куда входили Хорватия, Славония и Далмация), что отвечало интересам Сербского княжества, поскольку такой союз способствовал консолидации южнославянских народов [472] . На Майской скупщине 1848 г. представители сербской общины провозгласили карловицкого митрополита Иосифа Раячича патриархом, а Стефана Шупликаца – воеводой. Во главе избранного правительства (Главного Одбора) встал Дж. Стратимирович. Скупщина объявила о политической самостоятельности Воеводины, входящей в состав Венгерского королевства. В 1847 г. венгерский парламент объявил венгерский язык официальным. Весной 1848 г. делегация сербов передала лидеру венгерских повстанцев Л. Кошуту петицию с просьбой признать равноправное существование сербского языка и сербской нации в королевстве. Кошут отказал, не пойдя навстречу пожеланиям сербов пользоваться своим языком в школах и местной сербской администрации [473] . Венгрия была не готова признать выделение Воеводины в самостоятельную политическую единицу и не приветствовала ее соединение с Хорватией. Венгерский палатин объявил решения Майской скупщины недействительными, и 10 июня войска под командованием генерала Храбровского совершили нападение на Сремски Карловци.
472
Освободительное движение народов Австрийской империи. М., 1980. С. 433.
473
На путях к Югославии: за и против. М. 1997. С. 39.
Александр Карагеоргиевич и сербское правительство поддержали требования воеводинских сербов. Гарашанин высказался за оказание им материальной и военной помощи. Существовала и оппозиция этому мнению – к ней принадлежал Вучич, но его голос терялся в общем хоре поддержки «братьев». Патриарх Раячич обратился к князю за помощью. И она не заставила себя ждать – в Воеводину пошли деньги, оружие, амуниция и войска. Вся помощь из Сербии оформлялась как действия добровольческих отрядов и организаций. Формально официальный Белград не предпринял конкретных шагов поддержки, оставшись сторонним наблюдателем конфликта на своих северных границах.
Европейские державы не были заинтересованы в какой-либо причастности Сербского княжества к революционным выступлениям. Франция возражала против оказания помощи австрийским сербам, поскольку этот шаг мог привести к непредсказуемым последствиям для стабильности Османской империи. Французский консул доносил в Париж: «Я верю, что сербское правительство активно готовится к войне против Турции. Помощь, которую оно послало сербам в Австрию, не только братская помощь, но в то же время и подготовка к войне против Турции за свою независимость» [474] . Кроме того, поддержка австрийских сербов могла послужить сигналом к объединению всех южнославянских народов и началу совместных действий против угнетателей.
474
Цит. по: Страњаковић Д. Влада уставобрањитеља. С. 117.
Россия, безусловно, также была заинтересована в сохранении мира и порядка в Сербии. Это традиционное пожелание должен был довести до сведения сербского правительства специальный чиновник Министерства иностранных дел Соколов.
Османские власти, со своей стороны, не поощряли вмешательства Сербии в австрийские дела. Их не могла не насторожить практическая консолидация славянских сил, выходящая за рамки теоретических построений. К тому же их пугало неизбежное усиление роли России в организации возможного общеславянского движения. Когда стало ясно, что революционные события не перекинутся на Сербию, Порта нашла возможным поощрить миролюбивые действия Александра Карагеоргиевича и присвоила ему высшее военное звание – мушира османской армии [475] .
475
Шеремет В. И. Революции 1848–1849 гг. и Османская империя // Революции и реформы на Балканах. М., 1994. С. 25.