Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней

Бранг Петер

Следовательно, шутки над ожиданием «оного реченного времени» надо начинать по меньшей мере отсюда. В заключение еще одно издание смеется над самым словом «вегетарианство», и предлагает называть вегетарианцев «зеленщиками».

Делая такое предложение, почтенное издание, вероятно, думает, что словом «вегетарианизм» выражается известный род пищи… Но это – ошибка: англичане и немцы производят слово Vegetarier от латинского слова Vegetas, что соответствует значению «здоровый» или «мощный».

Называть вегетарианцев «зеленщиками» пристойно не более, чем, например, назвать «мясниками» тех, которые, поев мяса, приходят в ярость на других за то только, что эти не едят мяса…

Все эти сведения, излагаемые мною здесь в литературной справке, конечно, очень отрывочные, но все—таки я надеюсь, что и они могут пригодиться для тех литераторов, которые вступают в полемику без всякого знакомства с литературою

обсуждаемого вопроса и потому принимают иногда очень старинные вещи за нововведения того дня, в который процвели в России господа такие писатели.

Последовавшая за этим травля со стороны прессы – в особенности в фельетонах В. П. Буренина – вызвала возмущение у многих современников Лескова, в частности, у А. П. Чехова. Сам же Лесков не дал себя запугать насмешками – напротив, в декабре 1892 г., в том же «Новом времени», он публикует заметку под заголовком «Вопрос вегетарианских дам. Письмо в редакцию» ⁶. И этот текст привожу здесь дословно, так как мне пришлось переписать его из очень растрепанного экземпляра этой газеты в филиале Российской государственной библиотеки в Химках:

Я получил из разных мест письма, в которых меня спрашивают: когда именно в Петербурге будет открыта гигиеническая выставка и могут ли вегетарианцы рассчитывать на то, что им дадут возможность представить на суд общества продукты, обработанные и приготовленные так, как это принято в вегетарианских хозяйствах? При желании не маскировать свои предметы, а прямо назвать их приуготовлением вегетарианским. По—видимому, для этого у них есть и основания, так как опытные люди говорят, будто «обработка зерновых и фруктовых продуктов у вегетарианцев доведена до замечательного совершенства». Во всяком случае вопрос стоит ответа, а я этого ответа дать не могу, так как я нигде не мог получить верных сведений даже о том, когда (наверное) будет открыта в Петербурге гигиеническая выставка?

Позвольте мне, для пользы дела, предложить этот вопрос в вашей газете, с надеждою, что он, таким образом, дойдет до тех лиц, к которым могли бы обратиться с своими недоразумениями русские хозяйки вегетарианского согласия. Николай Лесков. 2–го декабря 1892.

Очевидно, Лескову хотелось, чтобы вегетарианские устремления были представлены в рамках общей гигиенической выставки. Он говорит о «вегетарианском согласии», т. е. употребляет термин, которым у сибирских староверов обозначается мирская сходка – неудивительно, что мы встречаем это слово у писателя, очень интенсивно занимавшегося формами русской религиозной жизни вне православия.

И в письмах Лескова начала 1890–х гг. довольно часто речь идет о новом образе жизни. Издателю «Нового времени» А. С. Суворину 12 октября 1892 г. он советует: «Мяса не ешьте. (…) В Одессе одною умнейшею дамою написана чудесная книга для стола без убоины. Жаль, что все это так не скоро издается. Надо бы поднимать пищевые вопросы к предстоящей гигиенической выставке: Вы, бывало, хорошо чуяли, что своевременно. Подумайте—ка об этом не с рутинерами и с обжорами!.. [Суворин, очевидно, исполнил просьбу Лескова, напечатав его заметку „Вопрос вегетарианских дам“, см. выше. – П. Б.]. Землю—то надо обратить в «рай» – в «сад, насажденный Богом» (умом). Этика пищи – великий вопрос. Не должно быть голодных и обжор! Теперь 9/10 пищевых продуктов пропадает даром. Неужто это так и следует? – Курить надо бросить. Я давно не курю и вина не пью (…) Моя болезнь (ангина), конечно, неизлечима, но с тех пор, как я не ем мяса (теперь как раз год), – я страдаю меньше, и могу читать, и иногда могу писать» ⁷. Немного другой вариант вопроса о «перемене» в его жизни читаем в письме к В. В. Протопопову от 10 сентября 1892 г.: «Я до 47 лет пил вино, курил сигары и папиросы и ел мясо и все это почитал для себя за необходимое». Стало быть, Лесков перешел к новому образу жизни уже в 1878 г. Но в том же письме он заявляет: «… с 15–го ноября 1891 года перестал есть мясо», и с тех пор его здоровье стало гораздо лучше: «Всему этому облегчению я знаю только одну очевидную для меня причину – это то, что я стал жить по—вегетариански, т (о) е (сть) ем пищу только растительную, молочную и яйца (.) Мне теперь совсем никогда не хочется есть мяса, и я вполне доволен простыми и скромными блюдами вегетарианского стола (.)» ⁸. И в некоторых других письмах, почивающих пока в архиве Лескова, писатель высказывается в пользу больших преимуществ умеренного и безмясного питания, не уточняя, впрочем, до какой степени его признание вегетарианского режима обязано этическим или же медицинским мотивам. Очевидно тут были замешаны оба мотива, как он сам сообщает Суворину в цитированном уже выше письме от 12

октября: «К вегетарианству я перешел по совету Бертенсона; но, конечно, при собственном моем к этому влечению. Я всегда возмущался (бойнею) и думал, что это не должно быть так» ⁹.

То, что этические мотивы играли решающую роль для Лескова, видно из писем, которые он написал 6 и 10 августа Ю. О. Якубовскому; они частично напечатаны в 1910 г. в ВО ¹⁰, где Лесков отзывается о книге польского врача и вегетарианца (или точнее: веганца) Моэса—Оскрагелло «Природное питание человека и его влияние на человеческую судьбу» («Przy—rodzone pokarmy czlowieka i wplyw ich na dole; ludzka»). Лесков спрашивает: «Которые же из его книжек для души хороши?» Впрочем, Лесков отрицает крайние требования и слишком строгие предписания Моэса—Оскрагелло, который, в частности, не допускал совместного потребления вареной и сырой пищи. Лесков называет кулинарную часть его книги «суровой» и осуждает такие крайности ¹¹: «Кто гнет – не парит, а сломит – не тужит, тот достоин похвалы за решительность, но не за благоразумие. Нам (.) надо рассчитывать более на среднего человека (.) зачем пугать людей, что если не есть убоины, то уже непременно надо есть по—коровьи. Этой крайностью уже много испорчено. Столовая книжка „для воздержных“ в Петербурге уже изготовляется г—жей В. Я боюсь, что это будет не то, что нужно. А нужно (по—моему) „Сто блюд без убоины“ и более ничего. Я хлопочу о такой маленькой книжке для людей средней руки. Более строгие если найдут что – откинут. (…) До сих пор над нами, ведь, пока еще только смеются, и мы должны изловчаться, чтобы почему—нибудь делать свои «смешные» рассуждения предметом внимания…» Таким образом, Лесков высказывался в пользу тактического образа действий.

Вегетарианство Лескова как тему затрагивает и его сын Андрей в биографии отца, опубликованной лишь в 1954 г. ¹² В главе «Без убоины» он в довольно пренебрежительном тоне говорит о том, что его отец якобы взял «курс на безубоину» у Толстого, а также о его «столовом аскетизме». В частности, А. Лесков ссылается на очерк «Дворянский бунт в Добрын—ском приходе», написанный в 1881 г. Там описывается, как в Новый год на день Василия Кесарийского «все орловское православие кушает в честь благородного философа Кесарии „касарецкого поросенка“». По уверению крестьян, самим поросятам это приносит большое удовольствие, так как всякое животное, убиваемое к христианскому празднику, «с радостью идет на ножь» – уверение, явно порождаемое представлениями человека. Когда заколотых поросят устанавливали рядом замораживать, с поднятыми вверх обрубленными лапками, крестьяне говорили: «У батьки поросятки как молятся! На касарецкого их есть будем». Эту сцену А. Лесков называет «аттическими строками». Кто бы подумал, читая их, – говорит он, – что автор этих строк превратится в апостола «безубойного питания», в «мясопуста» и «сердобольника», который резко ополчится на табак и хмельное? При этом сам А. Лесков, по всей видимости, не замечает явно критическое изображение спившегося попа в этом очерке.

Более того, Лесков еще за несколько месяцев до знакомства с Толстым собирает вырезки из газет с этическими предписаниями последнего и записывает для самого себя: кто не действует согласно с тем, что повелевает истина и добро, – «тот бога недостоин, хотя бы весь век ел постное, как корова, и молился на все стороны». Для Андрея Лескова эти «проти—воцерковные аргументы» служат еще одним доказательством: «Вводится „корова“. Вегетарианству еще не пришел час». То, что корова здесь не назначена к убою, но в силу ее вегетарианского образа жизни служит примером, причем во век есть постное для человека еще не большая заслуга – этому А. Лесков тоже не придает значения ¹³. В рассказе «Грабеж», появившемся немногим позже в декабрьской «Книжке недели» 1887 г., описывается убой молодых бычков богатым мясником: тот, стоя с ножом в руках, слушает, как над парной кровью в клетке яростно свищет соловей ¹⁴.

Первый персонаж русской литературы, который изображается вегетарианцем ¹⁵, – главный герой рассказа Лескова «Фигура», напечатанного в июне 1889 г. ¹⁶. Фигура, собственно «Вигура», владеет скромной усадьбой в киевском предместье Куриневке. Он сам, хоть и дворянин, «копал огород», сам его возделывал и засевал овощами и сам же вывозил эти овощи на Подол, на Житний базар (.) и продавал свои огурцы, гарбузы (тыквы), дыни, капусту, бураки и репку. Живет он с молодою хохлушкой Христей, у которой есть дитя, девочка Катря. «Из них трех никто не употреблял в пищу ни мяса, ни рыб – словом, ничего, имеющего сознание жизни».