Россия распятая (Книга 1)

Глазунов Илья

– Это можно, - улыбнулся он как Васька Буслаев, - хотя вода не водка много не выпьешь, - белозубо шутил солдат,стоя на солнцепеке, не шевелясь, как заправский натурщик.

Из окна нашей "конюшни" я увидел, как во двор суриковского дома, заросшего травой, вошла старушка с березовым посохом, лицо ее было словно из обожженной терракоты. Устало опустившись на траву, она развязала котомку, вынула хлеб, огурцы и приготовилась к скромной трапезе.

– Откуда ты, бабушка?
– спросил я старушку, словно пришедшую из глубины Руси.

– Издалече, сынок, издалече, - певуче ответила старушка.

Мы разговорились. Многое поведала она мне. "А вот шел однажды Христос с апостолами по деревне. Праздник был. Люди молились. Летом дело было. А Спаситель-то идет, идет вдоль изб, о своем думает. Дошел до последней избы у самой околицы, - а там мужик песню поет.

Остановился Христос и слушает. Апостолы-то и говорят: "Что же ты, Учитель, прошел мимо, не слушая тех, кто молился, а здесь песню простую слушаешь?" Ответил им Сын Божий: "Потому не слушал, что слова они повторяли молитвы, а здесь человек поет и песней своей будто Бога славит и благодарит его за счастье жить на нашей многогрешной земле. Поет как молится - душой Бога славит".

Много раз я думал над этой народной притчей, рассказанной мне старушкой староверкой из далекого Красноярского края. Для многих из нас, художников, поэтов и писателей, понятна и близка эта народная мудрость.

Обветренная сибирскими ветрами странница впоследствии вошла в мою картину с этюда, сделанного в те незабываемые дни.

– Вам неплохо бы проехать по Енисею, - однажды посоветовала мне Анастасия Михаиловна.
– Красота берегов удивительная, совсем непохожая на среднерусские реки. Поезжайте по Енисею, тем более что вы интересуетесь Минусинском. Рядом с Минусинском - Абакан, столица Хакасии. Вот где вы богатую натуру наидете.

Для поездки было необходимо поправить наш бюджет. Местное отделение Художественного фонда, войдя в положение бедного студента, неожиданно радушно тут же предложило мне исполнить, точнее скопировать, - три метра на два репродукцию известной советской картины "Ленин с детьми", автора которой я не помню. Работать пришлось в помещении копийного цеха. Во всех наших городах в таком цехе всегда была группа художников, работающих преимущественно над портретами вождей. Это своего рода серийное производство, когда художник, набив себе руку на определенном сюжете, становится специалистом, например по Ленину, Горькому или Тимирязеву. В тесной мастерскои, заваленной многочисленными портретами, холстами и припорохами для портретов, я работал бок о бок с мастерами серийного портрета Краснояркого Союза художников.

Художники работали заученными, четкими движениями, почти не глядя на холст, как не глядит на рояль виртуоз-музыкант, без умолку разговаривали, рассказывали анекдоты, балагурили и обсуждали психологию членов художественного совета, принимающих портреты. Рассказывали о художнике, который облегчал задачу художественного совета, рисуя на портретах Сталина пуговицы большего размера, чем полагалось, чтобы сразу сконцентрировать внимание совета на этих деталях, исправить которые не стоило большого труда. Обсуждали Борьку Ряузова, который, если не ошибаюсь, был тогда главой Красноярского Союза художников: "Наш Борька молодец, съездил в Туруханский край - там-сям пейзажики мазнул, представил в Москву серию работ под названием "По местам ссылки Иосифа Виссарионовича Сталина". Каждый у нас такой пейзажик смастерить сможет, да не каждый до такого додумается. Так наш Ряузов премию получил и начальником стал", - беззлобно рассказывали мастера фонда. Я понял, почему так быстро получил заказ. Платили за политическую фигуру, если не ошибаюсь, 300 рублей. Ленин и сорок детей - 300 рублей. Сталин - у больного Горького - 2 фигуры - 600 рублей. Никто не хотел брать этот заказ, а тут я как снег на голову. Местное РОНО осталось очень довольно, что их заказ наконец-то готов! "Работаешь ты, как паровоз! Оставайся у нас подольше - будешь как Крез", - шутили мои коллеги.

Я очень долго трудился над огромным холстом. За то и был вознагражден замечательным путешествием по Енисею; берега его будто высечены рукой скульптора, гигантские звери, великаны, фантастические чудовища навсегда превратились в глыбы разноцветного известняка. Как величественно и дико!

Даже певчие птицы не живут в тайге. Уютной и обжитой в своей кроткой красоте кажется русская земля, оставшаяся к западу от Уральских гор. Сибирь другая. Еще дымятся в отрогах Саянских гор и на Камчатке непотухшие вулканы, напоминая о том, что века и тысячелетия - только миг в таинственном процессе мироздания. Глядя на неприступные утесы, покрытые могучими кедрами, на ярко-красные горы, думаешь о тех, кто в первобытном порыве творческого самопознания начертал красной глиной на скалах таинственные символы человеческих фигур. Приходится лишь удивляться и горько сожалеть, что наши сибирские наскальные рисунки, куда

более интересные, чем нашумевшие изображения Сахары, мало изучаются, не вызывают дискуссий и даже безжалостно уничтожаются...

На енисейских кручах невольно вспоминаешь одну из ярчайших фигур нашей истории - протопопа Аввакума. Высланный в Сибирь, он писал: "О, горе стало. Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменный, яко стена, стоит, в горах тех обретаются змеи великие; в них же витают гуси, утицы, вороны черные и галки серые, орлы и соколы, кречеты и лебеди и иные дикие". Другой стала Сибирь. Вряд ли сегодня узнал бы ее опальный протопоп...

...На пароходе старый моряк рассказывал о шамане, которого он видел в юности. Тот шаманил ночью в свете костра. Одежда на нем из крыльев большого орла и разноцветных лоскутков. Сначала шаман ударяет в бубен тихо, потом все сильней сильней. Он кричит, бормочет непонятные слова, лает по-собачьи, мяукает и падает на землю. Говорят, что он в это время видит духов, к которым обращается с разными просъбами. Хоронят шаманов в тайге или на вершинах гор все как не у нас...

– Вот вам бы за Минусинск съездить, там в степи много древних могил, на них до сих пор стоят камни, которым приданы черты человеческих существ.

* * *

Минусинск чем-то напоминает волжские города - крепкие дома, резные окна со ставнями.

– Идите в наш театр. Там вас устроят.. Большинство артистов по колхозам разъехались на гастроли, - сказали нам в райкоме.
– Он рядом тут напротив церкви. Найдете.

На белом, двухэтажном, с отбитой штукатуркой, давно не ремонтированном здании театра висела афиша: "Репертуар колхозно-совхозного драматического театра имени М. Ю. Лермонтова". Напротив театра одноэтажный длинный дом с надписью: "Городская баня". Так как главный вход театра был закрыт, мы зашли во двор, где увидели человека, склонившегося над разобранным велосипедом. Он обернулся на стук калитки, и мы увидели, что человек пожилой. Удивили яркие черные глаза, горбатый нос благородного рисунка, сильно запавшие худые щеки и седые элегантные усики. Если бы не сильно потрепанная рабочая блуза, он казался бы персонажем, словно сошедшим с портрета XVIII века в духе Левицкого или Боровиковского. Человек с люпытством посмотрел на нас.

– Вам кого?
– поднявшись, добавил: - Судя по всему, вы не из Минусинска и не из Красноярска.

Мы представились и объяснили цель нашего приезда.

– Так-так, - лукаво сощурив умные глаза, чуть насмешливо сказал он.
– За русским типом приехали! Суриков тоже искал его на приисках своего благодетеля Кузнецова. А интересных типажей здесь сейчас гораздо больше, чем во времена Сурикова.
– Пристально посмотрев на меня, он иронически улыбнулся беззубым ртом: - Вот могу быть для вас тоже небезынтересен как исконный русский тип. Наш княжеский род частенько вспоминается в русских летописях, в XIII веке нашим предкам, черниговским князьям Оболенским, был пожалован целый город. Мы с Иваном III на Новгород ходили, татар из Переяславля Рязанского выгоняли, брали Смоленск в 1514 году... К сожалению, члены нашей семьи даже участвовали в восстании декабристов, за что получили пожизненную каторгу. Были сенаторами, дипломатами, историками, философами. Мой отец одно время был фактическим шефом Эрмитажа... Ну вот, я по-стариковски заболтался, встретившись с земляками. Надеюсь, у нас еще будет время поговорить.
– Он оглянулся на велосипед. Видите ли, я не только специалист по ремонту велосипедов, но и совмещаю одновремено целый ряд должностей в театре, от режиссера до осветителя. Сейчас вам придется иметь дело со мной - все разъехались по колхозам, а я и кукольники остались.

Любезно пропуская нас вперед, он сказал:

– Я думаю, что самое лучшее, если вы устроитесь на втором этаже рядом с нами, в комнате, где хранятся куклы.
– Он по-юношески легко взбежал на второй этаж и в полутемном коридоре открыл дверь в маленькую каморку, где по стенам и на полу висели, стояли и лежали куклы.

– Думаете, что только Образцов в Москве этим занимается? В Минусинске дело еще шире поставлено. Здесь и бюрократов, и бракоделов, и лодырей, не желающих работать на колхозных выполях, - всех настигает карающий бич нашего театра. А вот и мое палаццо - "Мольто белле"! Как видите, немногим больше вашего.
– Он распахнул дверь в соседнюю комнату. Кроме портрета Ленина и ходиков, на стенах не было ничего. В углу стояла кровать, накрытая одеялом. За столом на одной из двух табуреток сидела деревенская женщина лет сорока, по-крестьянски повязанная белым в горошину платком. Леонид Леонидович представил: