Россия распятая (Книга 1)

Глазунов Илья

"...В том-то и главная наша сила, что они совсем не понимают России, ничего не понимают в России! Они не знают, что мы не победимы ничем в мире, что мы можем, пожалуй, проигрывать битвы, но все-таки останемся непооедимыми именно единением нашего духа народного и сознанием народным..." ,

В своей страстной проповеди Достоевский утверждает: "Не всегда война бич, иногда и спасение". С трудом удерживаюсь, чтобы не продолжить выписки из "Дневника писателя" за 1877 год, зная, что заинтересованные читатели прочтут Достоевского сами.

Закончу, однако, вопросом нашего писателя: "Спасает ли пролитая кровь?" И в начале этой главы пишет: "Но кровь все-таки кровь", -

наладили мудрецы (под "мудрецами" Достоевский имеет в виду многих представителей "либерального" антипатриотического лагеря. Достается всем и особенно Льву Толстому с выразителем его идей Левиным из "Анны Карениной". Достоевский подчеркивает свою скорбь об оторванности русской интелилигенции от многомиллионного русского народа. Разумеется, эта тема требует серьезного исторического разговора: как, какими путями и кем осуществлялась трагедия отъединения многих представителей духовно-политической элиты России от национальных интересов государства и народа русского.
– И. Г.), и, право же, все эти казенные фразы о крови - все это подчас только набор самых ничтожнейших высоких слов для известных целей. Биржевики, например, чрезвычайно любят теперь толковать о гуманности. И многие, толкующие теперь о гуманности, суть лишь торгующие гуманностью".

Можно лишь догадываться, как сегодня Достоевский отнесся бы к тому, что славян поделили на мусульман и сербов, подвергающих друг друга взаимному истреблению, а наши православные братья тщетно ждут помощи от когда-то великой России. Что бы написал Достоевский, если бы знал, что нынче миллионы русских сами стали людьми второго сорта и очутились в рассеянии?

Сознание собственного достоинства в истории есть одно из лучших оснований народного достоинства в настоящем и семя будущего; питать и укреплять это сознание в народе есть прямая обязанность писателей...

В. М. Флоринский. Из книги Первобытные славяне"

...Положим и мы свой камень к общему основанию истории древних Славяноруссов!

Егор Классен, великий русский историк

Достоевский

Никаким развратом, никаким давлением и никаким унижением не истребишь, не замертвишь и не искоренишь в сердце народа нашу жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего...

Ф. М. Достоевский

Тогда в Минусинске я, конечно, заинтересовался спором, стараясь вникнуть в субьективные, зачастую чисто эмоциональные оценки как друзей, так и недругов великого писателя.

– Ваш Достоевский не понял революционной демократии. Он малодушный человек, отказавшийся от идей социализма, которые исповедовал в юности. Прекрасно начав как союзник Чернышевского и Белинского, он дошел до того, что был другом Победоносцева, и его - каторжника!
– пригласили быть воспитателем царского наследника. Позор!
– говорила порозовевшая от волнения Люба.
– Я понимаю, что идейное развитие Достоевского было грубо прервано, и на десять лет он был вычеркнут из жизни каторгой... Отсюда, наверное, его неверие в революционные теории, его надежды на христианскую кротость и доброту как , самые сильнодействующие средства прогресса...

Актер Саша успел вставить реплику:

– Христианская кротость относительна: "Не мир, но меч принес я вам", сказал Христос. Православие - это не размагниченное непротивление Льва Толстого, а великая воинствующая сила добра!

Возвращенец, преподаватель русского языка, полнеющий сорокалетний мужчина, на лице которого словно застыло непонятное изумление перед тем, что он слышит, выпустив колечком дым, заметил:

– Хемингуэй говорил, что истинный писатель и художник должен

познать и пройти через три испытания: любовь, войну и каторгу. Вот что формирует писателя и человека.

– Вот именно, - протянул к нему руку Леонид Леонидович.
– Без Сибири, без Омского острога не было бы Достоевского. Сибирская каторга, четыре года невыразимых страданий создали и дали миру Достоевского, которого всю жизнь мучила тема человека, непостижимые глубины его загадочной души с ее злыми и добрыми движениями. Каторга для Достоевского, - продолжал Леонид Леонидович, была великой школой познания русской народной души и переосмысления идей социализма, которыми прельстили его друзья-петрашевцы. Достоевский вернулся из Сибири, как сегодня бы сказали, пламенным антикоммунистом и, судя по его роману "Бесы" и "Дневнику писателя", возненавидел со всей страстью мировую "интернационалку", грозящую миру вселенской катастрофой.

Глядя на Любу, Леонид Леонидович добавил:

– Внимательно изучая философию и идеологию Федора Михайловича, можно убедиться, что именно здесь, в Сибири, в остроге, наш писатель познал и по-настоящему полюбил русский народ, поверил в него - и возненавидел великую ложь социальных утопий.
– Обратившись затем к харбинскому учителю колледжа чуть вызывающе, словно втягивая его в дискуссию, заявил: - Когда сегодня имя Достоевского гремит по всему миру, его изучают во всех колледжах и университетах Европы и Америки, прискорбно не только то, что его творчество урезано и изуродовано в школьных и университетских программах нашей необьятной Родины. Печально другое: к его имени пытаются подверстать учения, философские взгляды тех, кого так не любил Достоевский.

– Ну, и кого вы имеете в виду?
– спросил учитель колледжа, сидящий в американской застиранной ковбойке.

– Всех не перечислишь, - ответил Леонид Леонидович.
– Многие на Западе говорят, что Достоевский с непревзойденной силой раскрыл темные стороны психики человека - силы разрушения и утилитарного эгоизма, страшные инстинкты, таящиеся в "подполье" его души. Дескать, Достоевский опередил теорию Фрейда, и в том его заслуга. Какая лукавая ложь! В отличие от Фрейда Достоевский не сводил весь сложный комплекс человеческой психики к низменным инстинктам темного "подполья", сексуального либидо. Он с величаишим оптимизмом утверждал веру в возрождение души человека, славил небесный купол совести, стремление к победе добра над злом, к познанию высшего назначения человека на земле. Итак, - твердо сказал Леонид Леонидович, - к Достоевскому примазываются многие, любя его и ненавидя. Помню, как возмутили меня слова Альфреда Розенберга, который видел в нашем великом писателе и мыслителе только сумбур и хаос, типичный, по его понятиям, для русской души. С другой стороны, общеизвестно, что Ленин и Горький еще до революции делали все, чтобы не осуществилась постановка "Бесов" в театре.

Вздохнув, Борис Ефимович грустно произнес:

– Леонид Леонидович, мы-то уж с вами повидали людей без совести, на своей шкуре испытали "богоносие" русского народа...

– Вот именно, - темпераментно подхватила Люба, - ваш Достоевский давал поводы причислить его к лагерю черносотенцев. Не случайно многие, в связи с грубыми антисемитскими выпадами, считают писателя мракобесом. Как нельзя Сталина назвать настоящим коммунистом, так и Нечаев не был настоящим революционером. Не случайно Верховенский в ваших любимых "Бесах" говорит: мы мошенники, а не социалисты. И вообще - разве революцию в России сделали евреи?
– в упор посмотрела она на Леонида Леонидовича.