Россия распятая (Книга 1)
Шрифт:
Я уже упоминал, как восторженно отзывался юный Евтушенко о своем деде Ермолае. Впрочем, до конца никогда не понимал, где у него правда, где поэтический вымысел, тем более что он всегда говорил с подкупающей искренностью. Это не мешало ему однако менять свои оценки в соответствии с мировой и советской политической конъюнктурой.
* * *
Хочу познакомить читателя с короткой публикацией, приуроченной к годовщине гибели адмирала А. В. Колчака, в одной из эмигрантских газет. Не премину заметить по ходу, что и сегодня, в дни "демократических свобод", так мало исследуются бесценные исторические публикации в многочисленных русских эмигрантских газетах и журналах. Значение их переоценить невозможно - особенно для тех, кто занимается историей России и великим исходом миллионов русских беженцев. Что мы знаем о судьбе элиты русской нации, очутившейся в изгнании? Газетная бумага истлевает и превращается
В газете "Русская жизнь", как и в других эмигрантских газетах, широко отмечались юбилеи антикоммунистических лидеров белого движения. Еще были живы многие помнящие страшное лихолетье нашего отечества и всеми помыслами души своей преданные исторической России, которую они навсегда потеряли. Поддерживаемые в основном американскими спецслужбами, многие представители так называемой "третьей волны", выдавая себя за русских, еще не начали подминать под себя патриотизмом старой русской эмиграции ("первой волны" - беженцев и второй - послевоенной). "Третья волна" в подавляющем большинстве своем растоптала и уничтожила патриотизм старой русской эмиграции и начала фактически пропаганду антирусизма. Видя своего врага в тех, кто хочет возродить историческую Россию и самосознание русского народа, небезывестная радиосстанция "Свобода" уже давно в большинстве своих передач ничем не отличается от наших демократических "голосов". Представители национальной русской эмиграции изгнаны и оттуда. Одним из последних "могикан", державшихся дольше всех, был широко известный во всем мире, как и у себя на Родине, великий патриот России Олег Антонович Красовский[85], издатель русского патриотического журнала "Вече". Прискорбна его кончина...
Итак, в газете "Русская жизнь", разумеется, еще до появления на Западе "мучеников" третьей волны, читаем статью "Скорбная годовщина": "...Кажется, мировая история последних лет не знает такого низкого предательства, какое было учинено над одним из доблестнейших сынов России в начале рокового для нее 1920 года. В этом предательстве принимали видное участие представители чехословацкого командования в Сибири. Голова Колчака должна была, видимо, служить чехословакам выкупом за их свободный уход на восток.
В момент передачи Колчака красным властям, так называемому Политическому Центру, адмирал воскликнул с горечью: "Значит, союзники меня предают!"
(Я опускаю характеристику научной и военной деятельности адмирала Александра Васильевича Колчака, зная, что заинтересованный читатель и без меня прочтет биографию этого великого сына России. Во время гражданской войны Колчак являлся Верховным Правителем.
– И. Г.)
..."Адмирал принял кончину с недрогнувшим сердцем, так же смело и мужественно, глядя прямо в глаза смерти, как всегда доблестно боролся и жил...
Но дадим слово его презренным убийцам. Вот что сообщает в газете "Советская Сибирь" палач Г. Чудновский, руководивший убийством адмирала: "Председатель ревкома товарищ Ширенков принял мое предложение убить Колчака без суда. Я проверил, что караул тюрьмы состоит из верных и надежных товарищей и рано утром 7 февраля вошел в камеру Колчака. Он не спал. Я прочел ему постановление ревкома, и Колчак меня спросил: "Таким образом, надо мною не будет суда?" Должен сознаться, что этот вопрос застал меня врасплох. Я ничего не ответил и спросил его только, не имеет ли он какой-нибудь последней просьбы. Колчак сказал: "Да, передайте моей жене, которая живет с сыном в Париже, мое благословение". Я ответил: "Хорошо, постараюсь исполнить вашу просьбу". Колчак и находившийся тоже в тюрьме министр Пепеляев были выведены на холм на окраине города на берегу Ангары. Колчак стоял спокойный, стройный, прямо смотрел на нас. Он пожелал выкурить последнюю папиросу и бросил свой портсигар в подарок правофланговому нашего взвода... Наши товарищи выпустили два залпа, и все было кончено. Трупы спустили в прорубь под лед Ангары".
...Расстреляны они были нарядом левоэсеровской дружины, в присутствии председателя следственной комиссии Чудновского и члена Военно-Революционного Комитета Левинсона.
Для издевательства над казнимыми вместе с Колчаком и Пепелиевым был расстрелян китаец - палач, приводивший в исполнение смертные приговоры в Иркутской тюрьме".
В заключение следует отметить, что далеко не все из наших сверстников разделяли коммунистическую религиозность веры в Ленина, присущей тогда Евтушенко. Позднее один из представителей нашей национальной писательской элиты рассказал мне, как он с друзьями посещал -
Но вернемси к нашим либералам. У этого крыла интеллигенции я не нашел понимания и поддержки своей любви к Святой Руси, православию, монархизму, к необходимости создания общества охраны памятников. Когда я говорил о нетленной красоте русской иконописи, которую мы должны возрождать и охранять от гибели, у многих это вызывало ироническую улыбку и равнодушное пожимание плечами. Иные говорили: "Нам чуждо это русопятство, от которого несет шовинизмом и антисемитизмом". "Левые", надежды которых я, очевидно, не оправдывал, стремительно отходили от меня, особенно после моей первой статьи, направленной против абстрактного искусства. Поводом для ее написания послужила одна занимательная история, которую я вкратце хочу сообщить читателям.
"Князь Тютин"
Один из моих новых московских знакомцев - Давид Маркиш - тоже был поэтом. Очень талантливым поэтом. Его отец, Перец Маркиш, погиб во время одной из сталинских чисток. Сидя на табуретке в моей кладовке на улице Воровского, Давид нараспев читал свои стихи:
О, Израиль, страна родная,
Вам - чужбнна, мне - край родной.
Лучше не было в мире края,
Потому что край этот мой...
Он жил с матерью и братом у Белорусского вокзала. Брат Сима работал редактором в Гослитиздате. Мечтой Давида было уехать в землю обетованную. Он начал изучать иврит. Однажды Давид сказал: "Нас приглашает к себе известный коллекционер Георгий Дионисович Костаки. Он миллионер, работает фактически завхозом в канадском посольстве. Гордится своей коллекцией". Давид поднял на меня глаза. "Там есть древние иконы, но главное - это коллекция художииков двадцатых годов. Он буквально помешан на Шагале, Кандинском, Малевиче. Давай сходим. Он покупает и молодых художников".
Я вспомнил, как за несколько дней до этого, взяв папку со своими работами, пошел в комиссионный магазин на Арбат - он находился около взорванного храма. Я спросил у директора: "Вы можете купить мои работы? " Директор бегло оглядел меня с головы до ног, задержавшись взглядом на моем сильно поношенном пальто, и, иронически сощурившись, ответил: "Мы купим ваши работы, товарищ Глазунов (как выяснилось, он тоже был на моей выставке в ЦДРИ) , но только когда вы умрете". Видя мою обескураженность, улыбнувшись, пояснил: "Комиссионные магазины Москвы покупают картины только умерших художников. У таких талантливых и молодых, как вы, покупают Министерство культуры СССР и Союз художников, если вы явлиетесь его членом". Я грустно посмотрел на стены и полки магазина, где были развешаны работы старых западных и русских мастеров, сверкал старинный фарфор и русское серебро. Словно филиал Эрмитажа, подумал я. И стоило тогда все это - копейки, но у меня не было даже копеек.
Ко мне подошел товаровед, похожий на сантехника из московского ЖЭКа, имеющий, как я впоследствии узнал, смелую по тем временам кличку "Косыгин", полученную за врожденное косоглазие. Без предисловия он сказал: "У нас прелюбопытные вещицы бывают. Недавно одна дипломатическая дамочка - жена посла, купила чашечку французской работы, троячок-то всего стоила - у нас их много проходит". "Косыгин" показал на полку, где действительно стояла тьма-тьмущая красивых и разных чашек. "А потом приходит снова через месяц и говорит: "Ваша чашечка сенсацию в Париже вызвала; не скрою, я за нее тысячи долларов получила". Оказывается, - "Косыгин" перешел на заговорщический шепот, а я старался понять, каким глазом он смотрит на меня, - чашечка была из личного сервиза Наполеона! Дело на Березине было во время отступления. "Казаки, казаки", - закричала свита. Очевидно чашечку, из которой он кофе пил, впопыхах и забыли. Наверно, кто-нибудь из русских офицеров ее подобрал и хранил трофей как святыню, - а она потом вынырнула на наш арбатский прилавок". Кстати, при Брежневе магазин этот прикрыли из-за разных спекуляций, а "Косыгин" уехал в Америку, где стал, как говорили, одним из ведущих экспертов по русскому антиквариату. Сегодня, когда я пишу эти строки, мэр Москвы Юрий Лужков вместе с Патриархом обьявили, что будет восстановлена церковь, снесенная неподалеку в тридцатые годы. Дай-то Бог!