Россия в неволе
Шрифт:
В той хате, последней, откуда "Домик" стартанул к своим – был телефон. Чтоб сильно не напрягать никого из парней и не закабуриваться телефоном на целый день на случай шмона, иногда трубу хранили в буханках старого, вчерашнего хлеба. И "Домик" об этом знал. И отдал эту буханку, когда забирали баландёры вчерашний недоеденный остаток черняшки. Домик пытался оправдаться, что перепутал, что случайно забыл. Хотя забыть о доставшемся всей хате дорогущим способом телефоне, с которого всю ночь кто-то звонит, дрожа от нетерпения и редкого счастья – вряд ли возможно. Невозможно забыть – если ты ценишь и тех, кто
Домик забыл. Ему предоставили возможность – отшуметься на волю и восстановить "т". Он отшумелся. Но вместо трубы затянул телевизор, посчитав, что это гораздо лучше, и проигнорировав просьбу людей. И за это (не понимая искренне за что) уехал в "шерсть". Связь и развлечения – несопоставимы. Связь может изменить судьбу. Развлечение – только продлить агонию. Кроме всего прочего, телевизор – остаётся во владении СИЗО (его можно затянуть только со всеми документами, товарным чеком, и сразу оформив дарственную на СИЗО).
Тоже homo sapiens, тоже сломал себе судьбу из-за телефона, и – гордого звания участника свального телевизионного шоу.
Повторюсь, что лучше бы у нас установили в хате несколько видеокамер. Стране и нашим близким полезно было бы такое зрелище. Да что там: каждый вечер улицы бы пустели – во время выпуска наших накопившихся за день новостей: то шмон с пристрастием, то хрюкает кто-нибудь в кормяк при переводе календаря на следующий день, призывая забежать "кабана", то понос, то золотуха… Хоть наши истосковавшиеся женщины посмотрели бы на настоящих мужчин, которых от них спрятали, оставив им каких-то лоснящихся перекормленных недотыкомок или обиженных полу-подростков, полу-педиков, или наоборот недокормленных неудачников, из которых и выбирать-то некого (впрочем, это, конечно, преувеличение, а возможно и ревность – есть, конечно, на воле, нормальные).
Поучительно было бы для многих – как проявляется тут натура, как очевидно отсюда другое – насколько там, на воле, всё расслаблено, насколько по вольному не следят за словами, и за поступками… Думаю, в нашем бедственном положении с мужиками в России, женщины бы приступом брали централ (и кто бы посмел их остановить?), хотя бы ради таких неотразимых личностей, как Амбалик. И многие бы призадумались: чем они занимаются, какой чушью, и как можно сломать себе судьбу ещё на свободе?..
Арчи лежит на "пальме", на верхней шконке, и вслух, на всю хату, зачитывает гороскоп из уцелевшей от глаз Малого газеты. Газеты приносят пачкой, раз в неделю – месячной, двухмесячной давности. Впрочем, какая разница? – все новости и так неинтересны. Что тут читать? Как политики преуспели в политике? Мы видим. Как хорошо у нас живут отдельные успешные личности? Мы догадываемся. Как борются с проблемами поносники – главы администраций, полу-покеры директора ликероводочных заводов, голубые не только по рубашкам министры внутренних дел? Мы чуем на себе, всей своей кожей…
Арчи угорает:
– Скорпионы!.. Благоприятный период предоставит вам новые карьерные возможности: стоит трудиться не покладая рук… Кто у нас не покладая рук? Тимур, ты у нас карманник, не Скорпион случаем? Вот сегодня надо было, не покладая рук…
Тимур только отмахивается – поросёнок, лежи.
– Репа, слышь, а может это тебе? Смотри – не нагонят, если будешь спать на дороге…
Репа отвечает,
– Точно, ты дельфин! То сплю, то не сплю, то сплю, то не сплю… Козерог. Перед вами может возникнуть достаточно сложная, но выполнимая задача… Репа, может, ты Козерог? Готовься глотать точковку, сейчас залетят… Избегайте частых встреч с начальством! Короче, при проверке – Козероги в шахту…
Это длится довольно долго. Гороскоп заканчивается обычным пожеланием: "удачи вам!", и Арчи подытоживает: "Удачи вам, пацаны, и фарту, и скорейшего срыва на "золотую"!
Не успел он сорвать аплодисменты, как звякает замок, все напрягаются – опять новый рулет, за ним – новый человек, за ним – новые хлопоты, новый ожог, привыкание к тому, кто ещё не знал, что он член семьи. Хотя, кажется, на этот раз проблем – не будет: вводят дедушку под шестьдесят (или на столько он выглядит), что уж тут-то может быть "нового-хренового"?
Саныч спит. Амбалик тоже. Навстречу новенькому, насмотревшись как это делают Саныч с Амбаликом, выходит Рушан. Производит первый, поверхностный амбулаторный опрос – как по жизни, всё ровно? Не было ли гадского-блядского? Видно, что дед, почти пенсер, половины не понял, о чём речь, или сделал вид. Всё перешло на панибратские стрелки – а где жил? А того-то знаешь? А вши-блохи есть-нет? На матрасах спал ИВС-овских, откуда обычно завозят этих животных? Просматривают швы на рубашке, принимают от него чай-май, кофе-шмофе, блок "Примы"… И хата вновь успокаивается. Дядя Вася сидит за дубком, попивает "купчика", озирается…
Прошло часа три. Дядя Вася всё озирается, тревожно глядит по сторонам. Вряд ли его интересуют облепившие стены дрозофилы. Что-то не то. Молодёжь бегает по хате: нарды, беспрерывные перекусы с "бичиками" и толстенными бутербродами. Кто-то нет-нет да принюхается: – Эй, кто там на долине? Что за запах? Репа, опять ты? Что ел-то? Смотри, тапочки оборвёт, держите его семеро! – бубнит Арчи с набитым ртом. Репа оказывается, спит всё ещё за занавеской из простыни, а на долине Вихорь бреется.
Откуда всё же запах?
Вскрылось, но не сразу – дядя Вася наложил в штаны. В боксике, когда поднимали, долго терпел. Здесь чего-то стеснялся или опасался, и в оконцовке – опа! Нежданчик…
Нашли ему штанцы, вскипятили несколько литровиков воды – обмыться над долиной, всё в лучшем виде… Но всё равно нервничает что-то дед, темнит дядя Вася, что-то жжёт ему ляжку – вертится на всякий звук…
Понемногу просыпаются, возвращаются из Матрицы, Амба с Санычем. Амба читает накопившиеся за его сон малявки, а Саныч садится напротив дяди Васи:
– Хромаешь? – спрашивает Саныч, свободный от предыдущих сведений, как бы вскользь, как бы нехотя.
– Что-что, не понял? Я по-вашему не очень-то.
– От кого топаешь, дед?
– Ни от кого. Я вообще с деревни. Не знаю, что тут и как, это вы тут сидите…
– Сидят куры на насесте, а мы срок отбываем, – роняет Саныч, прикуривая, посматривая на дедка одним глазом, другой прикрывая от дыма. – Сколько лет тебе?
– Я с пятьдесят первого. Пятьдесят пять, выходит, своих…
– А выглядишь старше. Жисть потрепала, так, дед? – выпускает вверх дым Саныч. И на потолке мушки, и желтизна от слабого освещения. – Сам откуда?