Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Андреев Андрей Юрьевич

Все эти особенности – существование академий как с правами, так и без прав на ученые степени, полных или неполных университетов с разным объемом остальных привилегий – привели к тому, что уже в XVI в. многие современники пребывали в недоумении, чего стоили дипломы тех или иных высших школ, и старались разобраться, поскольку за этим стоял ключевой вопрос престижа или, выражаясь на языке того времени, «славы» данного учебного заведения. Для этих целей в середине XVI в. в Центральной Европе впервые появляются каталоги университетов, адресованные тем, кто хотел бы там учиться. [208] Издатели каталогов неизменно отмечали, присуждает ли конкретное училище ученые степени, но одновременно включали в каталоги и другие школы, преподавание высших наук в которых, по мнению составителей, соответствовало уровню университета, например немецкую кальвинистскую академию в Герборне, швейцарские академии, иезуитские коллегии Восточной Европы.

208

A History of the University in Europe. Vol. 2. P. 51–52; перечень каталогов см. на с. 107.

Все

это лишний раз свидетельствовало о размытии университетского статуса, прежде всего, в глазах современников. С точки зрения же науки современная история университетов приводит весьма осторожное, но аккуратное определение университетов раннего нового времени как учреждений, основанных как университеты или академии властями данной территории и выдающих дипломы, признаваемые со стороны церковных или светских властей (а не только в самом университетеJ. [209] Как видно, и в этом определении на первый план выступают правовые аспекты, т. е. признание, хотя и не универсальное, а со стороны лишь местных властей, прав университетской корпорации и выдача выпускных дипломов (без уточнения – каких именно степеней, т. е. вплоть до «свидетельств об учебе», что было распространено, как упоминалось выше, в кальвинистских землях).

209

Ibid. P. 80.

Наконец, обратимся к последнему фактору университетского развития в XVI–XVII вв., профессионализации, и ее последствиям. Появление в Центральной Европе училищ среднего уровня – гимназий, Ritterakademien и др., замещавших прежнее общее образование на артистическом факультете университета, приводило не только к количественному падению цифр посещаемости университетов, но и к качественному изменению. Университет из инструмента повышения общей культуры общества все больше превращался в механизм воспроизводства элиты, причем лишь в редких случаях применительно к немецким университетам этого времени можно говорить об элите в международном масштабе, скорее шла речь о сравнительно узком кружке лиц, занимающих в силу своей принадлежности к определенным семьям профессиональные и служебные посты в данном городе или княжестве.

Мелкие земельные университеты (к ним относились протестантские Ринтельн, Грайфсвальд, Дуйсбург, Киль, Росток, Эрфурт, Гейдельберг, Гиссен, Марбург, а также католические Падерборн, Бамберг, Майнц, Фрейбург в Брейсгау, Диллинген, Зальцбург, Инсбрук) набирали в XVII в. за год лишь считанные десятки студентов, которых обучали полтора десятка профессоров. [210] В университетских матрикулах из года в год повторялись одни и те же фамилии, когда несколько поколений одной семьи посещали один и тот же университет, расположенный в их княжестве. Как это непохоже на средневековые миграции студентов, покрывавшие половину Европы! Точно так же происходило и замыкание профессорской корпорации, что в протестантских университетах стало возможным благодаря появлению семей профессоров, а вместе с ними и т. н. «фамильных университетов», в которых кафедры наследовались из поколения в поколение в пределах одной семьи.

210

См.:Eulenburg F. Die Frequenz der deutschen Universit"aten von ihrer Gr"undung bis zur Gegenwart. Leipzig, 1904. S. 100—101.

Этот цеховой принцип лишний раз подчеркивал остававшуюся в своей основе неизменной средневековую природу университетской корпорации. Получить профессорскую должность можно было, тем самым, лишь двумя способами: или в качестве сына (племянника) профессора, или женившись на его дочери. [211] Типично «фамильным» в этом смысле был небольшой Гиссенский университет: исследователи не без юмора отмечают, что один из его первых профессоров, перешедших из Марбурга, теолог Бальтазар Менцер может считаться не только в переносном, но и в буквальном смысле «отцом университета», поскольку все его четыре дочери вышли замуж за профессоров, и профессорами же стали его сын и внук. [212]

211

Moraw P. Kleine Geschichte der Universit"at Giessen. S. 43

212

Boockmann H. Op. cit. S. 157.

Ясно, что создание таких «профессорских династий» не имело отношения к развитию науки и преподавания, а отражало лишь цеховую замкнутость корпорации. В ту же сторону достаточно быстро стал работать и принцип выборности профессуры. Как отмечал К. Мейнерс с оглядкой на прошлую историю немецких университетов, профессора «в очень многих случаях не выбирают или не предлагают на утверждение достойнейших, а именно во всех тех случаях, где они должны опасаться, что эти достойнейшие станут помехой или им самим, или их друзьям и знакомым». [213] Все это привело в середине XVII – начале XVIII в. к тому, что актуальная научная деятельность перешла в открывшиеся при различных дворах ученые общества – Академии наук, а преподавание в университетах перестало следовать за научными достижениями (см. главу 2).

213

Meiners Ch. Op. cit. Bd. 1. S. 124.

Помимо корпоративной стагнации, на университетское преподавание негативно воздействовала сама задача подготовки профессиональной элиты: в центр обучения при этом ставилась не наука, а лишь «полезные» сведения, которые могли пригодиться для будущей службы, и, соответственно, набор этих сведений не менялся десятилетиями, повторяясь из года в год. Возможно, с этим рутинным характером преподавания, установившимся

в XVII в. во многих немецких университетах, следует связывать явное падение дисциплины как у студентов, предававшихся буйному разгулу, так и у профессоров, зачастую манкировавших своими обязанностями и просто прогуливавших лекции. Корпорация не в силах была регулировать эти проблемы. Напротив, профессора заботились только о поддержании «славы» университета – несколько двусмысленного понятия, поскольку в него, например, в положительном смысле включались допускаемые университетом студенческие вольности – чем больше, тем лучше. [214] Самым известным в этом смысле «буршеским» университетом XVII–XVIII в. являлся Йенский университет. Именно «слава» университета обеспечивала ему приток студентов, вовсе не всегда соответствуя реальному уровню образования.

214

Ellwein Th. Op. cit. S. 50.

Желая привлечь больше студентов, университеты опускали планки присвоения ученых степеней. Быстрым следствием этого явилось «перепроизводство» академических титулов, характерное для XVII в., когда среди обладателей ученой степени лишь небольшая доля могла реализовать ее в исходном смысле, т. е. как право на преподавание в университете. В остальных случаях эта степень означала просто титул, повышавший, впрочем, социальный статус обладателя и, следовательно, как и многие титулы в раннее новое время, становившийся объектом купли-продажи. [215] Распространявшаяся среди университетов торговля учеными степенями свидетельствовала о кризисе этого института и о необходимости изменить само содержание научной аттестации. Ярким свидетельством кризиса служит изменившаяся самооценка ученых титулов в самой университетской среде, где их получение многочисленными неучами стало вызывать насмешки и издевательства. В одном из немецких университетов студенты «возвели» барана в степень доктора, обрядили его и возили его по городу, приветствуя криками: «Дорогу новому академику!» [216]

215

Prahl H. W. Sozialgeschichte des Hochschulwesens. M"unchen, 1978. S. 129

216

Wollgast S. Zur Geschichte des Promotionswesens in Deutschland. Bergisch Gladbach, 2001. S. 103–104.

Падение университетской аттестации осознавали и власти, постепенно перестав рассматривать университетский экзамен в качестве достаточного условия допуска на службу. [217] Например, в священнической карьере ученая степень перестала автоматически давать право на занятие кафедры, и перед этим вводился длительный подготовительный этап службы в младших церковных должностях. Для юристов и медиков в XVII в. учреждаются первые «государственные экзамены» в специально созданных коллегиях [218] (в XVIII в. такой орган – Медицинская коллегия – появился и в России). Все это отражало очевидный факт, что ожидая от университетов подготовки представителей различных профессий для своих потребностей, государство в то же время не нуждалось во всех выпускниках, постепенно перестало доверять уровню университетского преподавания, но еще не решалось его контролировать и вмешиваться в жизнь корпорации, хотя имело для этого все инструменты в виде финансовой зависимости университета от государственной казны. Пока же выявился альтернативный путь – с задачами профессионального образования лучше справлялись специальные училища – военные, инженерные, медицинские, горного дела, сельского хозяйства, ветеринарии, торговли и т. д., возникающие в XVII и особенно в XVIII в. как государственные школы без всяких корпоративных прав. Основание же новых университетов в середине XVII в. останавливается: по-видимому, побеждает ощущение, что их и так слишком много, а качество образования там недостаточно высокое.

217

Prahl H. W. Op. cit. S. 162–165.

218

Ellwein Th. Op. cit. S. 50–51.

Тем не менее в XVII – начале XVIII в. в Германии начинается складываться общественное мнение, для которого очевидно, что главную задачу подготовки юношества к будущей карьере должны взять на себя именно университеты, причем для выполнения этого регулирующая роль государства совершенно необходима. Именно государство должно «рационализовать» университетскую сеть, принимая за образцы наиболее качественные университеты. [219] Поэтому цели начинающихся с рубежа XVII–XVIII вв. в разных немецких государствах просветительских реформ в сфере образования были одинаковыми: во-первых, уменьшить число студентов, соразмерив его с потребностями государства и общества в квалифицированных выпускниках, и, соответственно, ограничить университеты в их корпоративных правах, студенческих вольностях; во-вторых, повысить «усердие профессоров», т. е. эффективность преподавания, изменив его план в пользу дисциплин, имеющих более практический характер. Тем самым, углубляя профессионализацию университетского образования, реформаторы высшей школы приходили к представлениям утилитаризма, столь характерного для просветительской мысли XVIII в. Однако в самой немецкой университетской среде тогда же в качестве противовеса рождалась и оппозиция утилитаризму – идеи будущего «классического» университета, постулировавшие, что университет не должен подчиняться запросам общества или государства, а, напротив, призван культивировать, умножать знания и быть главой движения общества и государства вперед.

219

Ellwein Th. Op. cit. S. 47–49.