Росстань
Шрифт:
— Паря командир, — заикаясь и проглатывая слова, докладывал Никита. — Сейчас из-за сопочки подвода выкатит. За ней — четверо верших. Погонники.
Николай осмотрел своих.
— Надо брать. Вон в тех кустах. Оружие нам нужно. Да и кони.
Только успели партизаны укрыться в кустах, как на пустынной дороге показалась телега. Чуть сзади — четверо конных казаков. Ехали не спеша, мелкой рысью.
— В телеге-то японцы, — скрипел над самым ухом Северьки голос Федьки. — Давно я
Японцы о чем-то весело переговаривались и чувствовали себя спокойно. Сопровождающие их казаки, казалось, дремали в седлах.
— Стой! — рявкнул Северька. Из кустов, на дорогу, — люди.
Кучер резко потянул вожжи, но в этом уже не было нужды: Григорий Эпов держал лошадей и зло визжал.
— П-попались, гады.
Казаки рванули шашки, но хлопнули выстрелы, и двое медленно стали сползать на землю, а третий, дернувшись, схватился за плечо. Четвертый, бросив шашку, поднял руки.
Японцев вязали.
— Лошадей ловите! — кричит Федька.
Японцев было трое. Два офицера и солдат. Возница равнодушно смотрел, как тащат к кустам связанных офицеров.
Про третьего — солдата, — казалось, забыли. Он без сопротивления отдал винтовку, но потом вывернулся с телеги и, быстро-быстро перебирая ногами, побежал по дороге.
— Уйдет, сволочь! Лучка — на коня! Руби его!
Лучка, не задев стремена, прыгнул на казачью лошадь, выхватил шашку. Все, даже связанные офицеры, смотрели, что будет.
Лучка взмахнул и опустил шашку. Но японец продолжал бежать. Лучка сделал круг и снова взмахнул шашкой.
— Не умеет! — взъярился Филя. — Себя и его мучает.
Через мгновение Зарубин был уже на коне и карьером летел за беглецом. Он привстал на стременах, вытянул руку вперед; пролетая мимо солдата, резко опустился в седло, рванул шашку на себя.
— До пояса, — азартно сказал казак, все еще стоящий с поднятыми руками.
— Может, с тобой так же сделать?
— Воля ваша.
— Опусти руки, — сказал ему Николай. — И сними с седла приятеля. Видишь, ранен.
— Чего ж вы за шашки хватались? — Северька строго смотрит на казаков.
— С перепугу, паря, с перепугу. Шибко вы внезапно выскочили.
— Если бы не внезапно, винтовки бы сорвали.
— Может, и сорвали бы.
— Смелый ты, — Филя закуривает трубку. — Не боишься так говорить?
— А чего бояться. Бойся не бойся — едино.
Японский офицер, старший по званию, торопливо, с хрипотцой заговорил.
— Чего ему надо? Не пойму? — развел руками Николай.
— Его хочет умереть, — спокойно сказал второй офицер. — Харакири. Живот резать.
— Как это? — не понял Николай.
— Обычай у них, у японцев, такой, — объяснил Филя. — Сам себе живот режет.
—
Но японец говорил торопливо и настойчиво.
— А, хрен с тобой. Развяжите ему руки.
Много за эти годы люди смерти видели. Пообвыкли, очерствели. Потеряла смерть таинство. Какое тут таинство, если вот она, каждый день промеж людей шлындает.
Смерть разная: легкая и трудная. Легкая — это та, что в бою. Летит человек на коне, машет шашкой, кричит. Грохнется о землю, перевернется несколько раз, как тряпичная кукла, и — все. Лежит казак в степи, запрокинув голову, бродит вокруг хозяина верный конь. Ржет конь призывно и встревоженно, а хозяин не слышит и не услышит больше никогда.
Раненые умирают трудно. В муках, в тоске. Хорошо еще, если кругом свои стоят, друзья-товарищи. Вот и этот, приехавший из-за моря, не больной, не раненый, сейчас умрет. Умрет среди тех, кого приехал он убивать. Не в бою, не в азарте, сжигающем душу. Каково ему?
Федька развязал японцу руки, отвел его в сторону и услужливо подал клинок.
— На тебе, морда неумытая.
Японец снял китель, опустился на колени. Лучка отвернулся.
— Не могу. Из винтовки стреляю по людям — ничего. А так не могу. И вот того догонял. Рублю его, а меня мутит.
— Обвыкнешь, — успокоил его Филя.
Смертник обмотал носовым платком лезвие клинка, чтоб удобнее было держаться, строго, отчужденно улыбнулся и всадил конец клинка в живот.
— Вот это вояка, — восхитился Федька. — Жизнь свою не пожалел. Может, ты теперь хочешь? — спросил он второго офицера.
Тот отрицательно махнул головой.
— Значит, хочешь, чтоб расстреляли?
— Отпустим мы его, — вдруг сказал Николай.
— Пусть уходит, — обрадовался Лучка.
— А потом он в нас стрелять будет, — Эпов рассердился. — Насмотрелся поротых, вешанных.
— Я переводчик, — твердо сказал японец. — Не стреляю. Я только переводчик.
— Все вы переводчики. Нашего брата переводите.
— Да, да, — обрадовался японец, — переводчик.
— Пусть уходит, — повторил Николай.
Японцу развязали руки. Федька вывел его на дорогу, подтолкнул коленом в зад.
— Пошел.
Переводчик шел медленно, оглядывался, вздрагивал спиной, опасался выстрела. И вдруг побежал.
— Не выдержала душа.
— А с вами, голуби, что делать? — спросил Николай пленного казака.
— Японца отпустили, стал быть и нас отпустите, — бесстрашно ответил казак, поднимавший руки. — Как-никак люди свои, русские.
— Отпустим, видно, — согласился Крюков. — Только оружие заберем. Не обессудьте. А насчет своих людей… Приведись, так японец тебе родней.