Росстань
Шрифт:
К Озерному подошли под утро. Отряд остановился на склоне сопки, люди разглядывали поселок.
— Доброе место стервецы выбрали.
Озерное расположено в большом котле. Один край у котла выломан, и туда течет ручей, берущий начало под горой. На склоне в одну улицу вытянулись чуть больше двух десятков домов, землянок. Ниже — ближе к ручью — огороженные жердями скотные дворы.
— Сколько проехали, а китайских фанз не видели, — удивлялся сын Никодима, Кузьма. — Одни русские заимки.
— В наших краях, Кузя, только торгаши живут, —
— Чего они тут не селятся? Вон какие травы.
— Холоду, видно, боятся. Там у них на юге круглый год лето. Штанов теплых не надо.
— Остановись, паря, — подъехал к Федьке Никодим. — Какой дом Богомякова?
— Не видишь, что ли? Самый большой. Вон посредине стоит. Две трубы.
— И Богомяков у нас скот угнал? — Кузьма чувствует себя совсем взрослым и поправляет шашку.
— Этот всю жизнь угонял.
Кузька не понял, но переспрашивать не стал. Никодим оставил Северьку и еще четырех казаков следить за дорогой.
— Смотрите, чтоб никто не убежал. Не то беда будет.
Отряд медленно стал спускаться вниз, к поселку. Десяток всадников остался на улице, остальные, разделившись по трое, пошли к домам.
Федька ткнул дверь, — она оказалась незапертой, — и шагнул в избу. За спиной он слышал шумное дыхание Лехи Тумашева и Митрия Темникова.
— Здравствуйте, хозяева.
С широкой деревянной кровати свесил босые ноги кудлатый мужик.
— Здравствуйте. Кто такие? — но, разглядев в сером свете вооруженных людей, осекся.
— Фамилия как?
— Родовы, — с готовностью ответил кудлатый и стал натягивать штаны. Из-за его плеча бледным пятном выглядывало бабье лицо.
— Родовы? Землячок, значит, нашему Григорию Эпову, — подал голос Алеха.
Мужик сразу понял, откуда приехали ранние гости, и опустил руки.
Митрий шагнул вперед, с любопытством разглядывая широкое горло граммофона, стоящего на столе. Баба за спиной хозяина взвизгнула, отпрянула в дальний угол кровати.
— Убивать будете? — вдруг спросил Родов.
— На кой ты нам леший нужен. Наше отдай. Есть у тебя коммунарский скот?
— Говорила я тебе! — заголосила баба. — Не трожь их коровенок. Своего хватит.
— Есть, значит, — Митрий вдруг озлобился, схватил мужика за бороду, потянул к двери. — Ну-ка пойдем, пес шелудивый, показывай, где наша животина.
Во дворе было уже совсем светло. Звезды торопливо гасли, и вот-вот должно взойти солнце.
Федька широко распахнул ворота, а Леха Тумашев и Митрий бросились к скотному двору. Толкаясь и шумно дыша, подгоняемые нагайками, коровы и лошади хлынули на ставшую тесной улицу.
— Да тут половина коров-то моих! — закричал вдруг Родов. — Вы же сказали, за своим приехали.
— И твои к нам попали? — удивился Федька. — Это какие же?
Не заметил Родов, какие синие, застывшие глаза стали у парня.
— Вон пестрая корова с большими рогами — моя.
— А когда ты наш скот угонял, не думал, что он не твой? Долг платить собираешься? — крикнул он озлобленно.
Митрий, оказавшийся рядом, снова схватил Родова за бороду, рванул к себе.
Скрипели ворота, ржали лошади, мычали коровы. Пылила улица. Казаки размахивали бичами, хрипло орали, теснили скот в заполье.
Тяжкий день сегодня будет у Озерного. Не думали, не гадали в поселке, что придут хозяева за своим добром с того берега. Ведь двадцать верст до границы. И ведь говорил кой-кто из трезвых голов, что не надо коммунаров трогать: народ там злой да дружный, сбиться в отряд им ничего не стоит. Благо что никого не убили.
Когда стадо скрылось за первым перевалом, Родов кинулся к соседям. Матерясь и сплевывая кровь, он сбивал мужиков на погоню.
— Накинемся на краснозадых. Перебьем. Ежели внезапно, так совсем хорошо. Скот вернем.
— Ну их к лешему. Еще вернутся — поселок сожгут.
Но Родов собрал все же отряд сабель в тридцать.
Такой же почти, как у красных. Правда, не все в погоню пошли с охотой. Работников, так тех припугнуть даже пришлось.
Погоня вернулась скоро. На одном из увалов оставили коммунары засаду и, не подпустив близко, открыли огонь. Хоть никого и не задели пули, а повернули казаки коней назад.
Около стада крутились на конях человек пять. Остальные маячили на увалах, на сопках, осматривали степи, опасались нападения.
Не жалели казаки глоток, но коровы шли медленно, и стадо подошло к Аргуни только к вечеру. Люди измучились — сутки в седле. Без сна.
Тревожно ждали и коммунарки своих мужиков. Чуть не в полдень Сергей Громов велел запрягать коней и ехать к реке, встречать отряд. Разрешил старик ехать к Аргуни и подросткам. Степанка, Кирька и Мишка Венедиктов быстрее всех запрягли коня в легкий ходок Силы Данилыча и полетели к реке. На берегу они срубили тальниковые удилища, решили порыбачить, но часто забывали о поплавках, вглядывались в синий размытый горизонт. Они и увидели раньше других темное облачко пыли.
— Гонят, кажись.
Берег пришел в движение.
Облако приближалось, стало выше и плотнее. Уже можно различить идущих впереди коровенок.
Увидев реку, стадо заторопилось и вскоре перешло на бег. Поднимая брызги, коровы кидались в воду, жадно пили. Услышав с противоположного берега голоса хозяек, коровы поднимали головы, протяжно ревели.
Долго пить стаду не дали. Заулюлюкали, закричали казаки. Стали теснить конями глубже в воду. Коровы поплыли.
Когда Аргунь опустела, и Никодим приказал снять с сопок охрану, в сопровождении двух пограничников примчался начальник заставы. Он был зол. Несколько казаков, среди которых были Федька, Северька и Никодим, отдыхали, спрятав коней в тальниках. Никодим еще не был уверен, что озернинцы, оправившись от испуга, не организуют погоню.