Росстань
Шрифт:
Вдоль стен, на широких лавках, лежат круглые, исходящие сытым теплом караваи. Их много, этих караваев, с хрусткой, желто-коричневой корочкой. Печь хлебы Катерина умеет. Легкая у нее рука и нрав веселый. И получается хлеб сытный и легкий. А вот у Затесихи, чей дом напротив стоит, доброго хлеба не съешь. Нрав у Затесихи такой, что в прежнее время ходить бы ей в деревенских колдуньях. Да и сейчас, когда в каком дворе у коровы молоко пропадет или поросенок ненароком сдохнет, бабы на Затесихин дом с неудовольствием посматривают. Раньше-то вот, говорят, какие колдуны да ведьмы всякие были. К примеру, ударит себя в руку или ногу ножом, всенародно
Как-то ночевала в Чанинге маленькая экспедиция, объясняли люди из той экспедиции, что травы целебные ищут. И ругались, что забывают в народе про эти травы. А кто и знает, так таится или только своих людей ими пользует.
— Муку ты нынче хорошую привез, не то что прошлый раз. — Катерине хочется с мужем поговорить.
— Какая была, ту и взял, — лениво отвечает Касьян, но ему приятно, что Катерина хвалит купленную им муку.
— Хорошей только надолго не хватит. Быстро съедим.
— У Семена я еще куль оставил. Поедет скоро сюда за рыбой да погостить — захватит.
— Семен приедет? А что ж ты молчал, не сказывал?
— Говорил я вроде, — вспоминает Касьян.
— Ничего ты мне не говорил.
— Не успел, значит.
Катерине снова к печи надо, а у Касьяна мысли уже по другому руслу текут.
В прошлую зиму добыл Касьян на промысле не то чтобы очень уж хорошо, но на удачу грех жаловаться: двадцать три соболя и восемь десятков белок. Много вроде. Да так оно и есть — много. Соболишки вкруговую по сорок рублей отошли. На старые деньги считать, так получил Касьян за пушнину почти десять тысяч. Ну, а если на год эти деньги разбросать — так на месяц не так уж густо получится. По девяносто рублей не натягивается. Вот и живи не тужи. Из этих же денег припас покупай, собак корми и сам кормись. Одежонку справлять — опять деньги выкладывай. В городе ли, в леспромхозе ли — народ не в пример охотникам денежней живет.
Нынче Касьян не меньше прошлогоднего добыл. Если бы не Гришкина болезнь — еще недельку можно было бы попромышлять. Но денег нынче в доме побольше будет: пушнину стали принимать по новой цене. Белку так совсем хорошо наценили. На соболишек, правда, не набросили, но зато штук пять соболей у Касьяна черненьких, наособицу дорогих.
— Вставать, что ли? — вслух подумал Касьян. — Как, Катя?
— Мне хоть до вечера лежи.
— Не-е, видно, встану.
Касьян босиком протопал по широким половицам, сел к окну, где на подоконнике обычно стояла банка с махоркой, свернул самокрутку. Из этого окна и двор видно, и заимка как на ладони, маленькая, придавленная снегом. От пяти домов сбегаются у речки узкие тропинки. Все видно: кто куда пошел, где что делается.
Кругом, куда ни посмотри, чернеет тайга. Еще вчера она была белая, а теперь черная. Ночью, не переставая, ревел северный ветер, качал деревья, сбивал снег.
Из-под навеса вылезли, потягиваясь, собаки. Они широко раскрывают красные пасти, встряхивают заиндевелыми шубами, вопросительно смотрят в окно.
«Мороз. Солнце-то в рукавичках», — подумал Касьян, увидев около солнца два желтых полудужья.
— Сашка-то где?
— К Коробовым убежал.
— Может, и мне к Алексею сходить?
— Отнеси им парочку караваев. Они за новой мукой еще не ездили. Выбери покрасивше.
Тихо зимой в Чанинге. Один день на другой похож. Ребятишек и тех не видно. Семь лет исполнится — уезжают учиться в школу-интернат, возвращаясь на короткое, звенящее комаром лето. После школы — город. Закрутятся в пестрой толпе, заблудятся в каменной толчее домов, да так и не найдут дороги в таежную Чанингу. За последние годы только одна Оля Коробова вернулась, да и то нужда привела. Жена Алексея Коробова, мать Ольги, прихварывать стала. Трудно ей за коровой ходить, дом вести. Плакала Ольга, тосковала без подруг, да что сделаешь: судьба. Но, видно, и Ольгу скоро придется отпускать. К тому идет: Ольге в Чанинге замуж ни в жизнь не выйти. Потому как не за кого. Так что Коробовым хоть плачь, а отпускай Ольгу.
Постепенно Ольга к охоте пристрастилась. А нынче уже уходила на промысел по-настоящему. Алексей понимает: без настоящего дела человеку нельзя, враз опаскудиться можно. А потому даже против жены пошел, купил Ольге ружье, широкий тяжелый нож.
Сам Алексей в тайгу с двумя собаками ходит, а дочери собрал целую свору рослых псов. И даже Карама не пожалел, отдал. В Чанинге вообще собаки крупные, а среди них беломордый Карамка выделяется мощными лапами, широкой грудью. Ольга, зная, как любит отец беломордого пса, отказалась от щедрого подарка. Но отец свое слово сказал, значит, быть тому.
— У тебя собаки молодые, случись что — оробеть могут. А Карам всегда оборонит-выручит. Проверено.
Касьян с Алексеем дружат по-соседски. Хоть и разный у них возраст, а дружат. Если есть мясо в одном доме — значит, и в другом есть. И Касьяну в доме Коробовых всегда рады.
— А я к тебе собирался пойти, — встретил Касьяна Алексей. — Хорошо, что ты сам пришел.
— В избе у Коробовых просторно, чисто. На стене висят белые рога громадного лося, того, что свалил Алексей в прошлом году. Над кроватями вместо ковров прибиты шкуры лосей. Только над кроватью Ольги дорогой ковер ручной работы.
Жена Алексея отложила в сторону шитье, тяжело, на рыхлых ногах поспешила к печке.
— Садитесь к столу, чаем поить вас буду. С твоим хлебом.
— А я тебя на рыбалку хочу сбивать. — Алексей потянул гостя к столу.
— Давай. И сбивать меня нечего: сам про рыбалку подумываю. Только поедем через недельку. Семен, понимаешь, приедет. Просил с ним на Круглое озеро сбегать.
— Через неделю — так через неделю, — легко согласился Алексей, — А я за эти дни сена привезу.
Раскрасневшаяся с мороза, в избу влетела Ольга с Касьяновым Сашкой на руках.
— Здравствуй, красавица, — ответил Касьян на приветствие девушки и вдруг увидел, что Ольга и впрямь красавица. И еще Касьян почувствовал грусть, которая неизвестно какими путями прихлынула к его душе. Грусть не за себя, скорее за Ольгу: кому ей в Чанинге красоту свою показать, кого обрадовать своей красотой, кому отдать эту красоту?
Гость из Беренчея приехал раньше, чем обещал. Да не гость, а гости.
Касьян снова тогда сидел у Коробовых, вел неторопливые разговоры, курил махорку. За окном предупреждающе залаяли собаки.