Росток
Шрифт:
Дальше, правда, почти сразу начался ренессанс чешую, только уже из органики, прежде всего, вырезанную рога и копыт. Все по той же причине — ресурсов становилось меньше. Поэтому даже кольчугу сарматские воины себе могли добыть все реже и труднее.
Почему шло это обеднение?
Так по банальным для степи причинам. Пастбища деградировали от слишком интенсивного выпаса и нуждались в отдыхе. К оседлой жизни, как некогда часть поздних скифов, они не переходили. Дани собиралось все меньше и меньше из-за прогрессирующей нищеты «крышуемых», набеги же становились не так удачны, как раньше.
Из-за этих факторов во второй половине II века получилось, что металлический доспех стал довольно редок. Где-то одна кольчуга на десяток воинов. Чешуя — так вообще, только у самой элиты. Роговую броню, сделанную под чешуйчатый доспех, имело двое-трое из условного десятка. Остальные же довольствовались разными кожаными и меховыми поделками. Которые, конечно, та еще дрянь. Но на безрыбье и поросенок за карася сойдет.
Стеганные же халаты, как у Беромира и его ребят, просто еще не вошли в обиход в здешних местах. Во всяком случае, такие. Иначе бы бедные роксоланы совершенно точно перешли на них, как на более практичные и полезные, чем разнообразные кожаные поделки. Поступив также, как степь позже и сделает.
Вот ученики ведуна и доставали доспехи.
В основном кожу всякую. В целом бесполезную, но как сырье на других поделок — очень даже ценно. Ну и доказательство. Не уши же резать? Тем более что приличная доля роксоланов сбежала. К этой коже прилагалось тринадцать роговых «чешуй» и шесть кольчуг. Причем было видно — металлическая броня трофейная, ромейская. Кое-где даже наблюдались следы грубой починки.
Со шлемами все выглядело и проще, и грустнее одновременно. Дюжина металлических, остальные костяные — притом все ламеллярные. Да еще и разной конструкции — кто во что горазд. Дрянь так-то. Слабые. Хлюпкие. Беромир не хотел бы в таких под удар становиться. Но даже такие выглядели лучше, чем ничего.
Эти комплекты ученики и выкладывали. Кучка за кучкой. А Борята и его люди смотрели на это все не верящим взглядом. Вот же. Вот. Материальное доказательство слов ведуна. Но они медленно качали головами, не в силах его принять.
Потом пошло оружие.
В основном копья. Хотя встречались и луки со скромным запасом стрел, и топоры, и прочее. Ну и мечи. Семь штук. Ромейские спаты. Тоже, вероятно, трофейные, а, может, и нет. Беромир был почти уверен, что и Оливия, и особенно Боспорское царство торгует с роксоланами оружием втихую. Так-то нельзя, но если очень хочется…
— Ну как? — поинтересовался Беромир, когда его ученики закончили выкладывать трофеи.
Борята же, не отвечая ему ничего, опустился на колени и стал это все ощупывать.
Минуту.
Две.
Потом повернулся к своим и дрожащим голосом прошептал:
— Они настоящие… настоящие!..
— А ты думал? — усмехнулся ведун. — Конечно, настоящие!
— Но…
— Роксоланов можно бить. Можно. С умом и умением.
— Я… боже… но как?!
— Их сила в нашей слабости. Так-то они обычные степные бродяги, которые могут наехать большой толпой. Без гётов они ничего ромейцам сделать не могли.
— Веришь? Не могу поверить. Слышу, вижу, щупаю, а мысли
— Ты лучше скажи, как все прошло? Родичи приняли то, что ты теперь боярин?
— В кругу да. Но потом пытались убить.
— Ожидаемо, — покивал Беромир. — А у остальных как? Все шесть кланов смогли утвердить своих бояр?
— Да. После успеха у нас дело пошло легче. Мы ведь с дружиной ездили по кланам. И ждали, пока круг порешит. — улыбнулся Борята. — Как ты и советовал.
— Видишь! — назидательно поднял ведун палец вверх. — Добрым словом и топором можно добиться намного большего, чем просто добрым словом.
— И не говори… — хохотнул боярин, а потом вновь скосившись на трофеи выругался он в сердцах. — Да это как же? Неужели их можно бить?
— Не можно, а нужно. — улыбнулся Беромир. — На шесть кланов сколько дружинников у нас?
— Шесть десятков и двое. Ну и бояре.
— Шестьдесят восемь человек значит… хм… Еще моих двадцать один. Со мной двадцать два. Сообща — девяносто человек. Солидно. Можно идти по весне в набег.
— Ты своих учеников по весне ведь отпустишь.
— Пробуждение — да, зачту им. А вот как дальше жить, пусть сами думают. — громко произнес он, чтобы они слышали. — Хотят, по домам пускай едут, хотят — со мной остаются. Учиться им еще много чему нужно. Считай — только начали. Да и сообща то же железо делать ладнее.
— А они что думают? — скосился на них Борята.
— А зачем мне знать? Сами решат, когда время придет. Но ежели и разбегутся по кланам, то их надо в дружины взять. Кузнецы, пусть и плохонькие, точно пригодятся. Да и воинскому делу мало-мало они обучены. Остальных немного подтянут.
— Это да, — покивал Борята, а потом добавил. — Не собрать нам девяносто человек в набег. Посевная же на носу будет. Столько мужчин оторвать от дела и надолго увести… нет, не выйдет.
— Почему надолго? Сели в пироги да поплыли вниз по течению, сразу как вода вскроется. Налетели на стоянки языгов али роксоланов. И обратно, на веслах. Туда — дня три, может, четыре. Обратно пять-шесть. Успеем обернуться задолго до посевной.
— А то языги али роксоланы станут безропотно терпеть избиение. Твоя удача имеет пределы. Раз повезло. Два повезло. На третий можешь не проскочить. Сам же знаешь — ежели нарвемся на рать их, не уйти и не отбиться в степи. Ибо нет им числа.
— По весне у кочевников слабые лошади. От зимней бескормицы. Они на них добро скакать не могут. Ни быстро, ни долго. Да и вообще — весна для них сложное время. Если и бить их, то весной. Налетели. Ограбили стойбище. Скот какой смогли — перебили. И бежать.
— Ты так говоришь, словно это просто. — покачал головой Борята.
— Они этого не ожидают, значит, у нас есть возможность наглеть. — продолжал Беромир. — Даже навалиться на крупное стойбище. Большинство мужчин у них на выпасе. То есть, далеко — в дне, двух или даже более пути. А там, в шатрах, только старики, женщины да дети. Если действовать быстро — они не смогут нам противиться. Не успеют просто. Их и убивать-то не надо. Подошли. Дали им убежать. Все ценное забрали и ушли.