Ростов Великий
Шрифт:
— Пора, кажись. Отошла, матушка…Но надо бы наверняка проверить.
— И как же? — заинтересовалась Мария. — Ты уже, кажется, проверил.
— Не совсем, матушка княгиня. Земля кажинный год поспевает по — разному. И тут, упаси Бог, ошибиться. Коль в стылую землю жито покидаешь, без хлебушка останешься. А если и уродится сам — два, то и на оброк не натянешь. Но твой тиун нагрянет с плеточкой и последни крохи из сусека выскребет. Ему-то не голодовать длинную зиму, не видеть, как мрут ребятенки. Он…
Мужик разом осекся и замолчал: лишнего сболтнул, дурень! Князь за такие речи может и кнутом по спине прогуляться.
Но Василько лишь нахмурился.
— Выходит, последки
Мужик вновь рухнул на колени.
— Прости, князь…Энто я не то вякнул… Свой язык первый супостат. Коня на вожжах удержишь, а слово с языка не воротишь. Прости, коль можешь.
Мария с улыбкой глянула на супруга.
— Сочно и красно в народе говорят. Запомнить бы надо.
— Запомни, Мария. А ты поднимись, Кирьян, и истинную правду мне сказывай. Худого тебе не сделаю… Неправедно сбирают дань мои тиуны?
— Да уж не без греха, князь. Бывает, подчистую выгребают и себя николи не забудут. Долю — князю, пятую часть — себе.
А слово молвишь поперек, так спину кнутом погреют или зубы вышибут. Пригляду за ними нет. В старые времена оратаю легче жилось.
— И почему, Кирьян? — вновь задала вопрос Мария.
— А потому, матушка княгиня, что ране на полюдье [120] сам князь всегда выезжал. Лишку, почитай, никогда не забирал и слугам своим не давал волюшки. Мужик с хлебушком оставался. И на зиму худо — бедно хватало, и на посев.
120
Полюдье — сбор дани с княжеских вассалов в древней Руси.
— А ныне? Коль пашешь — и жито есть.
— А-а, — махнул грузной рукой оратай и лицо его стало тусклым. — Ведал бы ты, князь, как мне это жито досталось.
— Так поведай.
— Пришлось коровенку на мясо забить. Продал на торгу и жита прикупил. А у меня пятеро огальцов, без молочка на воде да квасе не поднимешь.
Василько Константиныч пружинисто спрыгнул с коня и подошел к мужику.
— Ты уж прости меня, оратай, за моих тиунов. Не ведал. Непременно накажу мздоимцев. Отные, как в добрые, старые времена, сам буду после Покрова [121] объезжать веси, а там, где не успею, надежных людей к тиунам приставлю.
121
Покров — 1 октября. После Покрова на Руси обычно начинали собирать с крестьян оброк.
Мужик низехонько поклонился.
— Всем миром на тебя будем молиться, батюшка князь.
— Ну, а теперь о земле досказывай. Пора или не пора?
— Доскажу, матушка княгиня. По приметам можно сев зачинать. Коль по весне лягушки квакают, комар над головой вьется, береза распускается и черемуха зацветает, то смело бери лукошко и выходи на полюшко. Но у меня есть особая примета. Энто еще от деда моего.
Кирьян вышел на межу, сел наземь, размотал онучи, скинул лапти, поднялся, размашисто перекрестился, ступил босыми ногами на свежую запашку и пошел, сутулясь, погружая крупные ступни в подминавшуюся, рыхлую землю, до конца первой, только что проложенной борозды. Когда вернулся к князю и княгине, довольно молвил:
— Ну, вот теперь самая пора. Ноги не зябнут. Можно всё полюшко орать.
— Занятная у тебя примета. И никогда не подводила?
— Никогда князь. Ни деда, ни отца моего.
— Занятно… Надо бы всем сельским старостам о том
— Выйду, князь, как все мужики поля свои вспашут, — крякнув в рыжую бороду, степенно ответил оратай.
— А чего ждать?
— На сев у нас всем миром выходят. Так уж издревле повелось. С заговорами и обрядами. Без оного никак нельзя. Илья пророк или градом ниву побьет, или бороду завяжет.
— Сие зело любопытно, — молвила Мария. — Хочу поглядеть.
— Поглядеть можно, матушка княгиня. Но лучше — в селе, где храм и мужиков побольше.
— А причем тут храм?
— А как же, матушка княгиня? Святого отца по полю катают.
— Священника? — удивилась Мария и повернулась к супругу. — Язычество какое-то. Надо непременно посмотреть. Как ты, Василько?
Со своими просьбами княгиня обращалась не так уж и часто, и князь никогда ей ни в чем не отказывал. Ведал Василько Константинович и о другом: за последние годы Мария стала записывать в свою пергаментную книгу различные народные присловья и обряды.
— Добро, Мария, — молвил Василько и оглянулся на меченошу Славутку, кой переминался у коня и трепал рукой его шелковистую гриву.
— Кто по сей деревне в тиунах ходит?
Тиунами обычно занимался княжеский дворецкий, но Славутка ведал про каждого всю подноготную. [122]
— Ушак, княже.
— Ушак? — но он, кажись, у боярина Сутяги служил.
— Он — как птица перелетная. Ищет где потеплей да посытней. Боярыня-то Наталья Никифоровна уж куды как скупа и сварлива. Вот и покинул ее Ушак. Он еще батюшке твоему служил.
122
Подноготная — правда, истина, тщательно скрываемые обстоятельства, подробности чего-либо (от старинной пытки — запускания гвоздей под ногти допрашиваемого, чтобы заставить его рассказать всю правду.
— Ужо я потолкую с этим тиуном.
Василько Константинович взметнул на коня и распрощался с оратаем. (Жена его так и простояла смиренно на меже, не проронив ни слова).
— Продолжай с Богом, Кирьян. После Покрова я в вашу деревеньку еще наведаюсь.
— Да уж окажи милость, князь, — с поясным поклоном молвил оратой, и не понятно было: то ли он сказал с радушием, то ли без всякой радости. Но князь и княгиня уже повернули коней.
Княжий любимец, боярин Неждан Корзун, посоветовал Васильку и Марии выехать на сев в свое вотчинное село Угожи.
— Там у меня и староста отменный и поп лихой.
— Лихой? — подняла свои зеленые, крупные глаза на боярина Мария.
— На охоту с рогатиной ходит, медом зело балуется и попадью свою во хмелю поколачивает.
Сочные губы Марии тронула улыбка.
— И впрямь лихой.
— А староста не мздоимец? — спросил князь.
— Человек праведный. Да ты его ведаешь, княже. Лазутка Скитник.
— Лазутка?.. Тот, что лет пят назад у купца Богданова дочку выкрал?
— Он, княже. Купец его простил, потому и суда твоего княжьего не было. Норовил его в свою дружину взять, но Лазутка отказался. Война, сказывает, приключится, сам приду. Не по душе-де мне без изделья подле господ околачиваться. Либо вновь в ямщики, либо в пахари. Вот и надоумил его пойти старостой. Его отец когда-то в тиунах у Алеши Поповича служил. Мужиков в строгости держал, но три шкуры не драл. Мужики не серчали. Вот и Лазуткой угожане довольны… Богатырь! Чай, помнишь, княже, его в сече с мордвой?