Ростов Великий

Замыслов Валерий Александрович

— В какие города? — прищурил и без того узкие заплывшие глаза мурза. — Уж, не к Александру ли Невскому?

— Почему к Невскому?

— Его город мой лучезарный хан Батый не осаждал. Новгород богат и сманивает к себе искусных мастеров.

— Ну вот видишь, — простодушно развел руками Борис Василькович. — Ты, мурза, оказывается, лучше меня всё знаешь. Предупреждать надо, а то я и впрямь скоро останусь без единого ремесленника.

Мурза, поняв, что угодил в ловушку, погрозил Борису Васильковичу пальцем.

— Не останешься, князь. Нет раба — нет дани, а нет

дани — нет князя. Великий хан вызовет в Орду, отберет ярлык, а самого… — мурза чиркнул ребром ладони по жирной смуглой шее и тонко, по-бабьи рассмеялся.

Опустошив положенное угощенье (попробуй, не угости!) и, вытерев масленые пальцы о полы халата, Туфан напоследок произнес:

— Хоть весь город убеги, но дань будешь платить сполна.

— Да уж как водится, мурза. Хан в обиде не будет.

— Хорошо, князь, хорошо. Но с одного вола двух шкур не дерут. Гляди, князь, не обмани, а не то…

Мурза не договорил, но многозначительно вытянул наполовину свою кривую саблю, а затем с силой вбил ее в драгоценные ножны.

У Бориса Васильковича заходили желваки на скулах, в глазах сверкнул огонь, еще миг, другой — и он сорвется, но тут вовремя вмешался боярин Корзун.

— Ты не волнуйся, мурза. Ростовский князь никогда не подводил хана Сартака. Ты будешь доволен.

Проводив до крыльца гостя, Борис Василькович вернулся в свои покои и бешено ударил мечом по оловянной миске, из коей только что выхватывал горячую баранину мурза. Миска разлетелась надвое, а меч глубоко врезался в толстый дощатый стол.

— Ордынская собака! Какое унижение приходится терпеть! Доколь, воевода? Мне каждый раз хочется вынуть меч, дабы срубить башку этому тучному борову.

Но Корзун ничего не ответил: любое утешительное слово бесполезно. Ни один человек не скажет, сколько еще быть Руси под пятой варварских полчищ. Ни один!

Борис Василькович, укротив в себе злость, спросил:

— В Скрытне давно не был?

— Недель пять, княже.

— Еще раз наведайся и привези мне шелом, меч и кольчугу. Хочу сам глянуть.

— Добро, князь.

Корзун пробирался к скрытне с двумя дружинниками (гридни надежные, проверенные) и думал:

«Князю не терпится глянуть на оружье».

За последний год Неждан Иванович присмотрел ему сотню молодых, крепких парней, готовых влиться в княжескую дружину, но нужны были доспехи, и они усердно готовились.

Теперь Скрытню не узнать. Бывшее княжеское бортное угодье (а Борис Василькович до сих пор не изведал, что это его угодье) превратилось в большую лесную деревню, и не только с десятком кузней, но и с пашнями, сенокосами, бобровыми и рыбьими ловами. Расторопный мужик преуспел во всем, и это не только радовало Корзуна, но и удивляло. Раньше ему казалось, что без боярского пригляду, строгой господской руки и въедливого тиуна-приказчика, мужики начнут работать спустя рукава и всё хозяйство захиреет. Но произошло совсем иначе. В городе даже работящие кузнецы едва концы с концами сводят. Еды всякой закупи, железа, одежонку для ребятни… Да и не перечесть, сколь всего надо для семьи коваля. А тут еще разные налоги и повинности.

Тяжело живется

и оратаю. Мужики часто голодуют, и даже не в лихие годины в бега от бояр подаются. Вот тебе и «строгая господская рука!»

Но — диво дивное! Мужиков и ремесленников будто подменили, когда они почувствовали, что никто уже не стоит над ними. Полная волюшка. Никаких тебе пошлин, никаких оброков. Мужик хлеб собрал — и в сусек. И душа спокойна. После страды тиун не появится, и не выгребет добрую половину. И зимой не голодовать, и на посев хватит.

Кузнец тоже нужды не ведает. Пока он кует оружье, мужики ему и хлебушек выделят, рыбой, мясом и медом снабдят. Крестьянский мир не обеднеет, припасов вдоволь заготовлено. (Кузнец же перед мужиком в долгу не останется: без топора, косы и кочерги не оставит).

И другое удивительно. Ремесленники и крестьяне объединились в одну общину (Такого единения нигде нет). А под началом ее — Лазутка Скитник. И те и другие его уважают. Человек честный, праведный, ничего под себя не гребет. Община не захотела называть его старостой: уж слишком много худого веет от этого звания. Как-то само собой Лазутку стали величать Большаком. Заслужил! По сусекам и медушам не лазит, всё добывает своим горбом. С мужиками землю пашет, невод тянет, стога мечет, на овины снопы затаскивает, цепом бьет… С плотниками избы и амбары рубит, с кузнецами оружье ладит. Община довольна: всякая работа в руках Большака спорится, уж куды как работящий, да сноровистый Лазута Егорыч.

Большаку во всем повиновались: мужик башковитый, глупые приказы не отдает. Доверили Лазутке и судебные дела. В деревне всякое может случится.

Вот и получается, продолжал раздумывать Неждан Иванович, что Лазутка ныне для общины и князь, и приказчик и мирской судья. А ведь всего на всего — смерд. И что будет, если такие мужики в коноводах по всей Руси ходить станут?..

И боярин не мог ответить самому себе на этот головоломный, заковыристый вопрос. Надо княгиню Марию спросить. Любопытно, что она скажет. Она читала Аристотеля, Платона, Сократа и других мудрецов.

* * *

— Да полегче, полегче! Ну, кто ж так молотом по заготовке бьет? Она, почитай, готова. Полегче, дурень!

Услышал Корзун сердитые слова Ошани перед кузней и улыбнулся. Старый мастер, хоть и слеп, но поучает. Ай да Ошаня Данилыч!

— Теперь совсем легонько, но с оттягом. Дроби!..Будя. Теперь в воду. Да на самую малость и опять в оттяг.

Вода в железном чану забулькала и зашипела, а старый мастер, сидя неподалеку на деревянном чурбане, чутко бдел ухом.

— Буде, вынимай!

— Надо бы еще малость подержать, Данилыч, — молвил подручный.

— Я те подержу. Вынимай, дурило!

Боярин Корзун уже ведал: подручные на Ошаню не обижались: уж чересчур велик навык старого коваля.

— Бог в помощь, Ошаня Данилыч! — с порожка кузни приветствовал кузнеца Корзун.

— Благодарствую, боярин, — тотчас узнал Неждана Ивановича Ошаня, поднимаясь с чурбака.

Когда отошли от кузни, Корзун спросил:

— Все ли кузнецы в добром здравии и нет ли в чем нужды?