Ростов Великий

Замыслов Валерий Александрович

— А может, Берке?

— Сомневаюсь, княже. Берке действует более изощренно… Приступим с Богом к трапезе.

Ровно через три дня к шатру подъехал всё тот же мурза и вновь, растягивая губы в почтительной улыбке, произнес:

— Великий хан Сартак ждет тебя, князь Ростовский.

Пока хану возводили новый дворец, он и его многочисленная свита расположились вне стен города.

Перед поездкой к Сартаку князь, его ближний боярин и дружинники облачились в нарядные, цветные кафтаны и дорогие шапки, отделанные горностаевым мехом. Доспехи были оставлены в шатре и юртах; лишь один князь имел право иметь при себе меч.

Богатый ханский шатер, окутанный белым войлоком и перевитый узорчатыми тканями, стоял на невысоком холме, вокруг которого раскинулись многочисленные юрты.

Подле

шатра возвышался длинный бамбуковый шест, на коем развевалось знамя великого хана [204] , с небольшой перекладиной наверху, с которой свисали пять пушистых черных хвостов монгольских яков [205] . На знамени был вышит шелками серый кречет, державший в когтях черного ворона. Это было священное знамя, означавшее, что его владелец — ближайший родственник покойного Священного Правителя, великого завоевателя мира Чингисхана.

204

Знамя Батыя. Монгольские и китайские источники указывают на белое и черное знамена Чингисхана. Белый цвет считался у монголов священным, черный — угодным подземным мстительным богам. «Девятихвостое» и «девятиножное» знамя, по мнению одних исследователей, было бунчуком с девятью конскими хвостами. По мнению других, главное монгольское знамя было из материи с изображением серого кречета с черным вороном в когтях, который считался покровителем рода Чингисхана, так как бедный предок его Бодуанчар жил исключительно благодаря охоте своего прирученного кречета.

205

Як — крупное жвачное рогатое животное, живущее в высокогорных районах Центральной Азии (используются как вьючное и верховое, а иногда как молочно-мясное животное.

За пятьдесят саженей от шатра посольство остановили нукеры в черных чапанах, поверх которых, с левого бока, висели длинные мечи — кончары [206] в зеленых сафьяновых ножнах. На ногах у нукеров — желтые сапоги из верблюжьей замши на тонких высоких каблуках, на головах — высокие круглые шапки из овчины.

— Дальше нельзя. Всем сойти с коней! — через толмача приказал предводитель нукеров. — К великому хану дозволено войти князю Борису, боярину Корзуну, одному оруженосцу и человеку с подарками.

206

Кончар — род меча, долгого палаша с узкой полосой.

Подарки разместились на одном коне в двух переметных сумах.

Борис Василькович и боярин Корзун неторопливо пошагали к шатру, за ними последовали «оруженосец» Лазутка и гридень, ведший коня в поводу.

Перед самым шатром четверку русских людей встретил десяток могучих тургадуров в малиновых чекменях и гутулах [207] из дорогой кожи. Один из них, с каменным лицом, подошел к Борису Васильковичу и сурово произнес:

— Сними пояс мечом, князь Борис, и передай его твоему оруженосцу.

207

Гутулы — монгольские сапоги без каблуков, выложенные внутри теплым войлоком.

Более унизительной процедуре подверглись остальные люди князя. Их одежды тщательно обыскали, прощупали пальцами даже сапоги.

— В гости с кинжалами не ходят, — с явным неудовольствием произнес Корзун.

В ответ тургадуры ничего не сказали, лищь старший из них заглянул в шатер и тотчас вышел.

— Ты, князь Борис, и ты, боярин Корзун, можете войти к великому хану.

Хан Сартак, в шелковом халате и в белоснежной чалме, усыпанной драгоценными камнями и огромным алмазом посередине, восседал на знаменитом золотом троне Батыя. Справа и слева от хана сидели, поджав ноги,

на мягких подушках приближенные Сартака — дядя хана Берке, знатные мурзы и темники в богатых одеждах. За троном хана напряженно застыли тургадуры, готовые в любой миг выполнить любое поручение своего властелина.

Поклонившись хану, Борис Василькович велеречиво произнес:

— От имени всей земли Русской я приветствую тебя, великий и досточтимый хан. Да процветает твое царствование многие лета!

— И я тебя приветствую, князь Борис, — довольно радушно отозвался Сартак и показал рукой на одну из подушек. — Присаживайся, князь.

— Благодарю, досточтимый хан, но допрежь позволь мне преподнести тебе мои скромные подарки.

Гридень внес и принялся раскидывать на узорчатом ковре мягкую рухлядь [208] — сорок невесомых, серебристых соболей — дорогостоящих, отборных, радующих глаз.

208

Мягкая рухлядь — меха.

Сартак довольно закивал головой. Ничего нет прекраснее русских соболей!

— А теперь, великий хан, прими всё тот же скромный дар для твоих несравненных жен.

На серебряном подносе гридень внес украшения из драгоценных камней: повязки на голову, золотые ожерелья, перстни и запястья.

Сартак остался доволен и украшениями. Он взял в руки одно из запястий и долго любовался горением и блеском переливающихся самоцветов, где каждый камень стоил десятки отборных коней.

Борис Василькович, тем временем, разглядывал приближенных хана. Некоторых он узнал еще по первому приезду в ставку Батыя. Во-первых, хана Берке, смуглого, коренастого, с надменным, безбородым лицом и властными, вопрошающими глазами. Во-вторых, постаревшего, морщинистого полководца Бурундуя, и в-третьих, крепкого, крутоплечего темника Неврюя с наглыми, насмешливыми глазами. При Батые все они сидели по правую руку, а теперь сместились под левую, и это обстоятельство уже о многом говорило. Но, интересно, что за человек сидит справа, обок с властелином Золотой Орды? (Это был чингисид — царевич Джабар). Он еще довольно молод, лицо его живое, отрытое и благожелательное. Кто ж он, и почему оказался на самом почетном месте?

— Какая нужда привела тебя ко мне, князь Борис? — вопросил, наконец, Сартак, отложив от себя драгоценные украшения.

— Великая, досточтимый хан. С настоятельной просьбой, коя, думаю, не станет ласкать твое доброе сердце.

— Говори!

— Хочу говорить о дани, кою наложил на мое княжество великий джихангин Батый. Она стала непосильной.

— Почему?

— Я, думаю, что тебе это известно, досточтимый хан, и всё же повторю. Все мои земли разорены, города разрушены, села дотла выжжены. Смерды только-только начинают обустраиваться, заново рубить свои избы, а ремесленники от голодной жизни убегают в другие города, коих не коснулась разорительная война.

— Ты говоришь правду, князь Борис. Она подтверждается словами моего баскака Туфана. Бегут от тебя смерды и ремесленники, — с бесстрастным выражением лица произнес Сартак, и, оглядев своих поданных, добавил:

— Любая война приносит покоренной стране разорение. И что я могу поделать?

— Я нижайше прошу, досточтимый хан, убавить дань. Брать год-другой не десятину, а пятнадцатую долю с каждого двора.

Хан Берке, приподнявшись с подушек, грубо и язвительно рассмеялся:

— Он издевается над нами. Этот наглый урус хочет нарушить повеление покорителя Руси, несравненного джихангина Батыя.

— Да как ты смеешь просить об этом? — гневно поддержал Берке полководец Бурундуй.

— Неслыханная дерзость! — воскликнул темник Неврюй.

На Бориса Васильковича обрушились сторонники хана Берке. Их возмущенные голоса еще долго сотрясали шатер.

— Спокойно, княже, — тихо проговорил, находившийся чуть позади Бориса Васильковича, боярин Корзун.

Хан Сартак, казалось, не обращал внимания на раздраженные голоса своих противников, его лицо оставалось бесстрастным. Он вскинул вверх правую руку, и в шатре стало тихо: никто не имел права говорить, если властелин Золотой Орды поднимал руку.