"Рот Фронт!" Тельман
Шрифт:
В августе в камере Тельмана появился новый надзиратель. Он был молод, лет двадцати пяти, высок, худ, с большим лбом в пол-лица; на Эрнста дружественно смотрели внимательные карие глаза.
– Меня зовут Эмиль Мориц, - сказал он. И добавил, понизив голос: - Я социал-демократ. Можете мне доверять.
...Тридцать первого октября 1935 года в Берлине был непривычно солнечный день. Эрнст шагал по тюремному двору Моабита, наступая на коричневые похрустывающие листья каштанов,
Первого ноября с раннего утра небо нахмурилось, и хлынул дождь. В одиночной камере главного узника фашистской Германии в блоке «С-1» Моабитской тюрьмы стало совсем темно.
...Во второй половине дня, после обеда (прогулка была отменена из-за дождя) в камере появился следователь доктор Цигер, который в последние месяцы вел все допросы. Флегматичный, вялый Цигер любил сидеть на кровати, привалившись жирной спиной к стене; у Тельмана было постоянное ощущение, что занимается нацистский следователь опостылевшим ему делом.
На этот раз Цигер неторопливо прошелся по камере, вздохнул.
– Что же, господин Тельман...
– Голос был тускл и невыразителен.
– По всей видимости, мы с вами беседуем в последний раз.
Эрнст испытал мгновенный озноб, застучало в висках.
«Наконец-то! Суд... Неужели суд?»
Доктор Цигер извлек из портфеля два листа глянцевой бумаги.
– Имею честь вручить вам эти документы. Вот первый. Прошу.
Наверху листа черными готическими буквами значилось: «Берлинский народный суд». Адрес...
Строчки плясали перед глазами. Почти не веря в реальность происходящего, Эрнст читал:
«Решение
по уголовному делу транспортного рабочего Эрнста Тельмана, обвиняемого в заговоре и призыве к государственной измене,
2-й сенат палаты народного суда на своем заседании 1 ноября 1935 года по предложению верховного прокурора
обвиняемый Тельман - при сохранении в силе приказа об аресте только ввиду подозреваемом возможности побега - освобождается от дальнейшего отбывания предварительного заключения.
После освобождения обвиняемый обязывается ежедневно являться в соответствующий полицейский участок по месту пребывания.
Брунер. Вайе. Д-р Цигер.
Составлено
в Берлине 1 ноября 1935 года
Делопроизводитель 2-го сената палаты
народного суда Кислинг, судебный советник».
Под круглой печатью с фашистской свастикой в правом углу листа можно было прочесть: «Господину Эрнсту Тельману. Берлин - Моабит».
Нет, он еще не верил в то, что прочитал... «Свобода! Я освобожден!
– Все оркестры мира в едином согласии грянули торжественный хорал.
– Сейчас откроются тюремные двери...»
– Когда я могу уйти отсюда?
– Голос его сорвался.
– Не торопитесь, господин Тельман.
– Непонятное сочувствие (или неловкость?) были во всем облике
– Вы невнимательно прочли документ. Впрочем… Ознакомьтесь лучше со вторым.
На верхнем грифе листа - тоже готическими буквами с легким оттенком синевы значилось: «Прусская тайная государственная полиция. Заместитель начальника и инспектора. В. № 58119/35 П 1А1».
Он, чувствуя, как темнеет в глазах, читал:
«Берлин, 1 ноября 1935.
Господину Эрнсту Тельману, в настоящее время Берлин - Моабит.
На основании § 1 декрета рейхспрезидента о защите народа и государства от 28 февраля 1933 года постановляю настоящим, что в интересах безопасности Вы подлежите содержанию в заключении вплоть до особого распоряжения.
До Вашего ареста, последовавшего 3 III 1933 г., Вы являлись лицом, ответственным за руководство Коммунистической партией Германии. В интересах поддержания общественной безопасности и порядка Вы подвергнуты превентивному заключению, поскольку в случае освобождения Вы, несомненно, снова стали бы действовать в коммунистическом духе.
Исполняющий обязанности.
Гейдрих».
– Как это понимать?
– закричал он, не в силах сдержать себя.
– Объяснять и комментировать действия властей не уполномочен.
За доктором Цигером захлопнулась дверь. Прогремел ключ в замке.
«Все... Они меня не выпустят отсюда.
– Усилием воли Эрнст Тельман подавил приступ отчаяния.
– Спокойно, спокойно... Никакой паники! Значит, остается последнее. Эмиль дежурит завтра. Скорее бы наступило завтра!..»
...Четвертого ноября 1935 года поздно вечером на окраине Берлина в квартире рабочего-металлиста Гельмута Меркера, которая являлась конспиративной явкой коммунистов, собрались 12 человек, и эта группа условно называлась «отрядом освобождения». Окна, выходившие в глухой двор, были плотно задернуты тяжелыми шторами. На перекрестке улиц, в подъезде, во дворе, на лестничных площадках дома дежурили вооруженные пистолетами люди.
Над столом горела низкая лампа, освещая подробный план Моабитской тюрьмы.
– Итак, товарищи, - сказал Вальтер Ульбрихт, ведший собрание (он был ответственным ЦК КПГ за связь партии с Тельманом), - для побега все готово. Остается уточнить детали и назначить день,
– Ночь, - поправил Эмиль Мориц, присутствовавший на собрании.
– Верно, ночь, - согласился Ульбрихт.
– Ночью бдительность охраны ослабевает. И теперь, когда процесс отменен, медлить мы не имеем права. Что же, Эмиль, первой частью операции руководишь ты. Слушаем...
– Эрнст в курсе всего, - заговорил Мориц, и волнение прерывало его голос.
– Побег, естественно, должен произойти в мое ночное дежурство. Тут только одна сложность: график в тюрьме скользящий, и о таком дежурстве я могу точно знать только за два дня.