Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
Мне хочется послать всех на три весёлые буквы и уйти, но я заставляю себя остаться. Нет уж, сражаться — так до конца! Меня этому ещё учили отец и мать, а потом вдолбили в училище.
— Я готов принять любой вердикт суда, — произношу я с гордо поднятой головой. — Но в любом случае, всё что я тут рассказал — чистая правда. Я не стал бы обманывать боевых товарищей!
— Суд удаляется на совещание, — произносит НикНик. — О нашем решении вы узнаете через полчаса, а пока всех господ офицеров,
Взгляды судей не обещают мне ничего хорошего. Эх, не служить мне больше в 52-м… Надо наверное было сразу соглашаться на перевод…
Внезапно в зале становится подозрительно тихо. Повинуясь общему инстинкту, оборачиваюсь.
На пороге хорошо знакомый — прикомандированный к части полковник Генштаба Ванновский, с которым мы когда-то неплохо и с пользой провели время, устроив маленькое соревнование по стрельбе.
Он взволнованно утирает пот с лица и выглядит запыхавшимся.
— Господа, надеюсь, я успел вовремя!
— В чём дело, Сергей Петрович? — спрашивает дотоле сосредоточенно молчавший Али Кули Мирза. — У вас какие-то новости?
— Так и есть. Рассчитываю, что вы ещё не успели вынести штабс-ротмистру Гордееву приговор.
— Ещё нет, но через полчаса приговор будет…
— В таком случае, надеюсь, вы примете к сведению следующие сведения, — полковник набирает полную грудь воздуха. — Во-первых, подполковник Маннергейм подтвердил информацию о том, что штабс-капитан Вержбицкий шпионил на японцев.
Зал взволнованно гудит. Многие бросают в мою сторону взгляды.
— А во-вторых? — интересуется Али Кули Мирза.
— А во-вторых — сегодня был схвачен японский офицер с важными документами. Из них следует, что во время рейда штабс-ротмистра Гордеева по тылам врага, его отрядом был нанесён колоссальный урон неприятелю. Счёт убитых и раненых солдат неприятеля идёт на тысячи, господа! И, если это не успех — тогда у меня нет каких-то других слов, чтобы назвать это!
Глава 9
На комполка страшно смотреть. Али Кули Мирза бледнеет, краснеет. Собрание шумит взволнованно и всё ещё недоверчиво.
— Сергей Петрович… В такой результат, согласитесь, поверить нелегко… Рассказы штабс-ротмистра больше напоминали похвальбу барона Мюнхгаузена…
Ванновский повышает голос, чтобы его слышали все собравшиеся.
— Господа, не участвуй я сам в допросе, я бы, вероятно, как и вы не поверил бы. Но факт остаётся фактом.
— А не может быть ошибки перевода? — хватается за последнюю соломинку Дараган.
— Нет. Мы несколько раз задавали этот вопрос пленному японцу, через нескольких переводчиков. Все ответы и переводы совпали. Мало того, из документов, бывших
— Это просто чудо какое-то, — разводит руками опешивший НикНик.
— Это не чудо, господа. Это подвиг! — Али Кули Мирза поворачивается ко мне, — Николай Михалыч, приношу вам свои искренние извинения.
— Извинения приняты, господин полковник, — я рад, что персидский принц переменил своё мнение обо мне, всё-таки изначально у нас с ним выстраивались неплохие отношения, и я отношусь к нему с искренним уважением. — Но подвиг это не только мой, а и всех моих боевых товарищей. И все они до последнего казака и солдата заслуживают награды.
Полковник обнимает меня. Шамхалов искренне улыбается и с чувством трясёт мою руку.
— Полагаю, господин штабс-ротмистр полностью свободен от всяческих обвинений? — Ванновский обводит собрание внимательным взглядом.
— Разумеется, — спешит заверить его Дараган.
Хотя чувствуется, что уж НикНик с удовольствием вынес мне обвинительный вердикт. А ему-то чем я перешёл дорогу и где?
— Господа, предлагаю по возвращении барона Маннергейма в полк заслушать его и штабс-ротмистра Гордеева рассказы об их героическом рейде, — высказывается Шамхалов.
— Да, да! С обязательным разбором тактических схем их действий! — добавляет НикНик и поворачивается ко мне, — Вы же не откажетесь, господин штабс-ротмистр поделиться своими наработками и с остальными офицерами полка?
Чувствую какую-то подковырку в предложении Мирбаха. Но, да бог ему судья!
— С неизменным удовольствием, господа. Поделюсь всем, чем смогу.
Офицеры расходятся с ободрительным, в целом, ропотом. Тем не менее, отмечаю, что кучка недовольных благополучным для меня исходом офицеров группируется вокруг НикНика, и так все вместе покидают собрание.
В принципе, ожидаемо. Те, кто меня прежде считал выскочкой и белой вороной, только утвердились в своём мнении.
И всё равно немного грустно — как ни крути, это мои боевые товарищи…
Меня окликают.
— Николай Михалыч, на пару слов тет-а-тет.
Чувствую, что Ванновский что-то припас в рукаве.
— Разумеется.
Он поворачивается к комполка:
— Мы сможем воспользоваться вашим кабинетом?
— Отчего нет? Буду польщён.
Следуем в штаб. Комэск с нами, старается держаться рядом со мной. Но в кабинет командира полка не идёт, его не приглашали. Шамхалов остаётся ждать в приёмной, благо ординарец полковника предлагает ему стакан крепкого чая и какие-то бутерброды.