Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
— Мне спросить не сложно, а пациенту приятно. И рука быстрее заживает.
— Жаль, что мое имя вы уже знаете…
Сажусь напротив и накрываю пальцы девушки своими ладонями.
— А для вас у меня мазь припасена. По няниному рецепту делала, — пальцы Сони развязывают повязку на моей правой руке, сматывают бинт.
Девушка наклоняется над моей травмированной конечностью. Роется в своем санитарном бауле, тонко позвякивая какими-то баночками-скляночками.
Шевелю пальцами.
Сонины пальцы плавными круговыми движениями наносят мазь на кожу.
Приятная прохлада охватывает поврежденную кисть. Так сидел бы и сидел, глядя на склонившуюся передо мной русую головку с аккуратным пробором посредине и заплетённую толстую косу легкого медного оттенка — волосы у девушки просто волшебные.
Тем временем берегиня бинтует мою конечность обратно.
— Николя, дайте слово, что будете беречь руку.
— И руку, и все остальное, что к ней крепится до макушки и пяток, — шучу я. — У меня большие планы на будущее, Софья Александровна. — И я не стал удерживать язык, — Надеюсь, это будет наше общее будущее, милая Соня.
— Николя…
— Софья Александровна, — прерываю я девушку, — я отдаю себе отчет, что война не лучшее место для подобных заявлений. Но если не сейчас, то когда?
Соня смотрит мне прямо в глаза.
— Николай Михалыч, я… многое могу понять и простить, кроме одного — предательства. Подумайте, прежде чем говорит то, отчего не повернуть вспять.
— Я не собираюсь сворачивать ни в стороны, ни, тем более, вспять.
Соня наклоняется ко мне через стол и легко касается губами щеки.
— Коленька, давайте вернемся к этому разговору, когда все кончится?
— После окончания боя?
— После войны.
— Софья Александровна, тогда, как ваш непосредственный воинский начальник, прошу, хотя бы на эту ночь до утра вернуться в наши тылы.
— А как же раненые?
— Живой вы сможете им помочь гораздо больше, нежели мертвой. Я не прощу себе, если с тобой… с вами что-то случится. Поверьте моему опыту — здесь скоро будет филиал Ада на земле.
Соня молчит, прикусив нижнюю губку.
Осторожно пальцами поднимаю не подбородок, чтобы видеть ее глаза.
— Сонечка… прошу… не принуждайте меня отдавать приказ.
Девушка вздыхает.
— Хорошо, Николя, думаю, в ваших сливах есть немалый резон.
— Я выделю вам двух сопровождающих из числа легкораненых.
Мы выходим на свежий воздух. Часы показывают четверть первого. Еще немного и пора поднимать бойцов, караулить ночную атаку японцев. Темень непроглядная. И странный шум в небе, словно приближается большая стая перелетных крупных птиц. Кольнуло в груди. Сердце? Нет, амулет.
— Николя, что
— Птицы, вы слышите? Приближаются птицы!
— Да, похоже на шум крыльев…
Левой рукой кое-как выхватываю револьвер из кобуры, и стреляю в воздух. Грохот разрывает ночную. Тишину. Яркая вспышка освещает спускающихся с неба крылатых тэнгу — целую стаю.
— Тревога! Воздух! Враг сверху! — ору, что есть мочи, высаживая вверх весь барабан своего нагана. — Соня! Назад, в блиндаж!
И бью рукояткой разряженного револьвера прямо в раскрытый клюв лезущего на меня тэнгу.
[1] Гордеев, а вернее, Шейнин сильно заблуждается. Авторство афоризма принадлежит выдающемуся немецкому конструктору Фердинанду Порше. На момент Русско-Японской ему уже 29 лет, и он уже создал свой первый «гибридный» автомобиль, в котором двигатель внутреннего сгорания давал электрический ток, питавший основной электродвигатель. Сам Шейнин, скорее всего, слышал его в «Пятом элементе» от персонажа Гарри Олдмана.
[2] Романс второй половины 19 века на стихи А. Бешенцева, музыка А. Гурилева.
Глава 6
— Вашбродь, держи! — не понимаю, откуда рядом со мной оказывается Скоробут, у него трофейный вакидзаси.
Он кидает клинок мне, я хватаю его на лету левой рукой (не зря меня учили управляться обоими) и легко, словно росчерком пера, срубаю клювастую башку демона.
Она падает мне под ноги.
Тело демона дёргается, какое-то время продолжает жить на рефлексах, совсем как курица без головы. Пинком валю его на землю, перепрыгиваю, чтобы схватиться со следующей тварью.
— Скоробут, уводи доктора!
— Есть, вашбродь.
— Быстрей, твою мать! — ору во всё горло я.
Соня даже пикнуть не успевает, как Кузьма хватает её и тащит за собой к блиндажу.
Молодец!
По правилам войны медиков и санитаров убивать не принято, но то и война, чтобы плевать на законы. И чем больше воюешь, тем сильнее забиваешь на них.
А тут даже не простые японские солдаты, а тэнгу, демоны со своими понятиями о чести, многие из которых могут отличаться от наших.
Как только Кузьма и Соня исчезают, радостно выдыхаю. Слава богу! Теперь можно и повоевать.
Мои крики успели разбудить бойцов, окопы стремительно оживают. То тут, то там вспыхивают короткие схватки. Пусть демонов относительно немного — дюжины две, не больше, но тэнгу не зря считаются мастерами рукопашного боя, поэтому нашим приходится несладко. Идёт размен одного крылатого на двух-трёх наших, и смерти мои ребят каждый раз обрывают невидимую струну моей души.
Сейчас я пока что держусь, а потом мне будет плохо, очень плохо…