Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Голову начинают посещать разные тревожные мысли. А что, если тот, кого мы ждём, сегодня не придёт. Ну мало ли — заболел, по делам уехал… Всякое в жизни бывает. Ну не сидит же он, как привязанный и не ждёт каждую секунду заветной весточки.
В ресторацию входит новый посетитель: немолодой мужчина в чёрной форменной тужурке инженера путей сообщения.
Сначала замирает, осматриваясь, потом решительно подходит ко Всяких.
Жандарм заметно напрягается.
— Прикурить не найдётся? — доносится голос инженера.
Прикурив от зажигалки
Ложная тревога, понимаю я и едва не «зеваю» следующего гостя заведения. На сей раз это офицер — капитан-артиллерист.
Тоже, отнюдь не молод, около сорока, острая бородка клинышком, монокль, крючковатый нос.
Наш клиент или опять мимо?
Капитан обводит зал внимательным взглядом, а затем оказывается возле вольноопределяющегося. Что-то говорит, причём, словно себе под нос, я не могу различить слова, только отдельные звуки.
Всяких отвечает, капитан удовлетворительно склоняет подбородок и присаживается к нему.
Завязывается беседа, и снова — ничего не разобрать.
Бросаю взгляд на жандарма, тот успокаивающе отрывает пятерню от стола.
— Не переживайте, Николай Михалыч. Я умею читать по губам.
— Слава богу.
— И специальным курсам, — улыбается Сухоруков.
— Это он?
— Да. Спросил про выставку в Петербурге.
— Будем брать?
— Рано. Надо понять, что он собирается взорвать. К тому же, могут быть и другие сообщники.
Постепенно начинают приносить заказанные блюда. Ем быстро, почти не прожёвывая пищу. Во-первых, невкусно, во-вторых, в любой момент придётся сорваться — а я голодный. И неизвестно, когда ещё удастся перекусить и чем.
— Капитан велел Всяких идти вместе с ним, — сообщает жандарм.
— Прямо сейчас?
— Можете кушать спокойно. Только после того, как пообедают.
— Хоть что-то хорошее…
У входа в «Париж» прячутся ещё двое переодетых жандармов и дядя Гиляй, так что вряд ли упустим эту парочку. Но, на всякий случай, Сухоруков выходит чуть пораньше, а я расплачиваюсь и покидаю ресторацию через минуту, после того, как эсер и артиллерист исчезают в дверном проёме.
Почти сразу сбоку подруливает один из жандармов Сухорукова.
— Велено идти туда, — показывает взглядом направление он.
— Спасибо, братец.
Аккуратно ведём парочку террористов, и постепенно становится ясным их маршрут.
— Склады боеприпасов, — сквозь зубы выдыхает дядя Гиляй.
Теперь он снова составляет мне компанию в слежке.
— Сволочи! — рычу сквозь зубы я.
Если склады взлетят на воздух, ущерб для армии будет колоссальным. И сейчас-то наша артиллерия экономит снаряды, а в случае уничтожения запасов, вообще наступит снарядный голод, а это почти конец.
Японцы легко сомнут нас.
— А ведь вы буквально вчера сочувствовали господам революционерам, — замечаю я.
Дядя Гиляй мрачнеет.
— Эти люди не ведают, что творят.
— Наоборот! Очень даже хорошо ведают.
— Но не
Пожимаю плечами. Все… Не все… Любой из тех, кто сейчас ставит палки в колёса русской армии, достоин только верёвки.
Казалось бы — легко к складам не попасть, там всегда стоит охрана, часовые… Вот только двое солдат возле караульной будки вместо того, чтобы остановить капитана и вольноопределяющегося, козыряют и спокойно пропускают, после того, как артиллерист показывает им какие-то бумаги.
Вряд ли это предательство… Скорее всего, враг заранее подготовился, раздобыл или состряпал нужные документы.
Сейчас узнаем.
Жандармы налетают на часовых, быстро обезоруживают, когда капитан-артиллерист и Всяких пропадают из виду.
Сухоруков проводит экспресс-допрос, в результате которого выясняется: капитан — отвечает за хранение артиллерийских снарядов. Солдаты прекрасно его знают.
А на спутника тоже есть пропуск. Его-то и показывал капитан.
Подбираемся к складам поближе, прячась в одной из канав. После дождей воды в ней по колено, как и грязи. Теперь мы смахиваем на золотарей, да и пахнем примерно так же.
Разумеется, взлетать на воздух вместе с боеприпасами, капитан не собирается, поэтому видим, как заминировав одно из помещений, он вместе с вольноопределяющимся тянет длинный бикфордов шнур.
Затем достаёт спичечный коробок.
— Сейчас начнётся потеха, — хмыкает Сухоруков.
Шнур горит, капитан и Всяких бегут в соседнюю канаву и… с разбегу плюхаются туда.
Секунд через пятнадцать, сначала поднимается недоумённая голова артиллериста, а чуть погодя выныривает вольноопределяющийся.
— Какого хрена?! — ругается офицер. — Склад уже должен был взорваться!
— Николай Михалыч, — обращается в мою сторону Сухоруков.
— Да, штабс-ротмистр.
— Давайте прогуляемся до тех господ и сообщим, что взрыва не будет.
— С большим удовольствием, — киваю я и беру в руки револьвер.
Поскольку никогда не знаешь, как обернётся дело, в барабане его всегда сидит парочка серебряных пуль.
[1] Пистолет или револьвер, выпущенный для велосипедистов отстреливаться от собак
Глава 23
Артиллерист крепко держит Всяких за грудки и трясёт его, куда там твоей груше в осеннем саду. Голова эсера болтается, словно у китайского болванчика.
— Почему нет взрыва, щенок! — Капитан-артиллерист визжит так, что кажется сейчас перейдет на ультразвук.
— Гос-спода! — командный голос Сухорукова заставляет капитана-артиллериста отвлечься от вольноопределяющегося эсера и обратить внимание на нас. — Пат-трудитесь поднять руки! Вы арестованы.
Мы с Сухоруковым держим заговорщиков на мушках наших револьверов. Не будь ситуация столь трагична, её можно было бы назвать потешной — четыре человека, измазанные грязью с ног до головы, стоят друг напротив друга, сверкая глазами от ярости и ненависти.