Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Ляоян — не Питер и не Москва, мелкий китайский городишко, но народа на центральной и, по сути, единственной улице — хоть пруд пруди.
Это одновременно и помогает, и мешает. Помогает тем, что так легче затеряться среди толпы, а мешает… этим же самым. В любую секунду можно зевнуть и упустить «объект». Всё-таки ни я, ни Гиляровский, профессиональными топтунами не являемся, а ведь слежка — это целое искусство.
На наше счастье, Всяких не подозревает, что ему сели на хвост, даже не проверяется —
Такое бывает с бойцами в глубоком тылу, когда тебя убаюкивает ложное чувство безопасности.
Внезапно сразу перед нами умудряются сцепиться сразу две арбы. Погонщики — тощие, настолько, что от них даже не падает тень, в истлевших рубахах и драных штанах, яростно кричат друг на дружку, ещё сильнее ухудшая ситуацию.
Несколько мгновений, и на улице уже затор, а мы с тоской наблюдаем за удаляющейся спиной вольноопределяющегося.
Когда ценой огромных усилий удаётся объехать эту кучу-малу, Всяких исчезает из виду.
— Вот незадача! — злится дядя Гиляй.
— Всё в порядке. Сейчас мы его найдём.
— Это как?
— Элементарно. Я догадываюсь, куда он направился первым делом.
Логично предположить, что сначала «объект» порешает служебные вопросы, чтобы уже потом перейти от обязательной программы к вольной.
Так и есть. Обнаруживаю его кобылку на коновязи неподалёку от штаба бригады, куда собственно Скоропадский и собирался заслать вольнопера.
Мне и дяде Гиляю светиться там не с руки, нас в штабе знает каждая собака, поэтому, облегчённо вздохнув, ищем новую точку для наблюдения.
Примерно через час гражданин эсер снова оказывается на улице. Почему-то не желает забирать свою лошадку, а подзывает рикшу.
Долго пытается втолковать тому, что надо ехать на вокзал, наконец, рикша уясняет, что нужно господину русскому, и начинает часто кивать.
Возок рикши снабжён чем-то вроде козырька, так что даже если Всяких станет оглядываться через каждую секунду, ничего не увидит.
Пристраиваемся практически сразу за ним и, не роняя ни слова, скачем к вокзалу.
Интересно, зачем Всяких туда направляется? Хочет славно перекусить у графа Игнатьева?
— Через два с половиной часа приходит поезд из Мукдена, — внезапно произносит Гиляровский. — Я запомнил расписание.
Он говорит тихо, так что вряд ли пассажир рикши услышит хоть слово.
На самом деле, расписание поездов — чистой воды фикция и профанация. Составы приходят, как бог на душу послал. Чаще всего, конечно, опаздывают.
Рикша высаживает Всяких возле вокзала, вольноопределяющийся скрывается за дверями.
— Внутрь, за ним? — волнуется дядя Гиляй.
— Да. Только пойду я один, а вы пока отведёте лошадей к коновязи.
— Давайте, лучше я пойду.
— Почему?
— У вас много знакомых в среде офицеров. Опасно. Тем более, вы в штатском. Лишнее внимание. Представьте, что о вас могут подумать…
— Убедили. Только прошу быть осторожным. Нельзя спугнуть его раньше времени.
— Не спугнём. Даже если попадусь ему на глаза, что-нибудь придумаю. Можете поверить старому писаке.
В отсутствие Гиляровского, время словно застывает на месте. Спасает привычка даже не часами, а сутками сидеть в засаде.
Дядя Гиляй выныривает откуда-то сбоку.
— Купил газет, сел на скамейку и ждёт. Очевидно, я прав, ему нужен поезд из Мукдена.
— Надеюсь, состав не застрянет в пути на сутки, — криво ухмыляюсь я.
— Всё в руках господних, — соглашается Гиляровский.
Ждём.
Чуда не происходит, состав запаздывает, и прибывает в Ляоян только во второй половине дня, когда мы порядком устали и проголодались.
Смешавшись с толпой встречающих, протискиваемся на платформу.
Где Всяких?
— Вижу его, — толкает меня локтем напарник.
— Где?
— Вон там, ближе к паровозу.
— Точно. Теперь вижу.
Вольноопределяющийся почему-то стоит в сторонке, его явно не интересуют прибывшие из Мукдена пассажиры. Тогда кто?
Ну, ведь не просто так он сюда явился. Можно было найти занятие куда интересней.
Интрига тянется недолго.
Из кабины паровоза выпрыгивает коренастый мужчина в форме железнодорожника. Он воровато оглядывается, находит взглядом скучающего Всяких и подходит к нему.
В руках у машиниста или его помощника вещмешок — классический «сидор», судя по тому, как он оттягивает руку, плотно набитый чем-то тяжёлым.
Интуиция подсказывает, что вряд ли это прокламации. Может, какая-то подпольная литература? «Капитал» Маркса или что-то в этом духе…
Завидев железнодорожника, Всяких оживляется, жмёт ему руку как хорошему знакомому.
Плохо, что в вокзальной суете слов не слышно, но после пары фраз лицо вольноопределяющегося внезапно становится озабоченным и даже грустным. А когда машинист передаёт ему сидор, окончательно мрачнеет.
Железнодорожник хлопает ему по плечу и снова забирается в кабину паровоза.
Всяких с потерянным видом плетётся к выходу.
Когда он оказывается на улице, принимаю решение действовать.
Нагоняю в тот момент, когда Всяких готовится подозвать рикшу.
— Господин вольноопределяющийся…
Он испуганно оборачивается. Его лицо теперь белее мела и муки.
— Господин ротмистр…
— Он самый. Потрудитесь показать, что у вас в вещмешке!