Роза алая, роза белая
Шрифт:
— Бывают такие времена, когда уставы приходится менять или нарушать, — возразила Моргана. — Не хотите же вы, чтобы мы спали в лесу.
Прежде чем брат Эван успел ответить, Ранульф перехватил инициативу:
— Божьи законы превыше людских, как бы священны они ни были. Я прошу убежища в вашей церкви для себя, леди Морганы и леди Бронуин.
Монахи с готовностью согласились с этим решением и отправились с несколькими солдатами за масляными лампами, одеялами и тюфяками, а Ранульф повел женщин в церковь.
У алтаря висела лампа из красного стекла, отбрасывая рубиновый свет на золоченый алтарь.
Моргана
Обстановка не обещала удобного ночлега, но все же это гораздо лучше тюфяка с блохами на ферме, где они провели предыдущую ночь. По меньшей мере, можно не волноваться, что какой-нибудь грабитель перережет тебе горло во сне, как тому злополучному купцу в гостинице. Моргана чувствовала, что может доверить свою безопасность надежным рукам Ранульфа. И не от убогости их убежища хмурился ее лоб и сверкали в глазах гневные искры. Ранульф мрачно посмотрел на нее.
— Вас душат гневные слова. Можете говорить свободно.
— Вы так великодушны, милорд, — раздраженно ответила Моргана. — И так щедры — уже успели осчастливить монахов золотыми посулами!
— Я вижу, что невольно совершил какую-то ошибку, дав это обещание, но я не намеревался нарушать местные обычаи.
Моргана покраснела.
— Вы все сказали и сделали правильно — я бы пообещала то же самое, если бы вы не опередили меня!
Ранульф продолжал хмуриться. Похоже, какой-то нюанс этикета ускользал от его понимания. Ни он, ни Моргана не замечали Десмонда, стоявшего в тени неподалеку.
— Будьте добры, объясните, чем я заслужил ваш гнев.
— Покровительствовать монастырю — мое право и моя обязанность со дня смерти моего отца. Нашему браку всего несколько дней от роду, к тому же он существует лишь на бумаге, а вы уже узурпировали мою власть, отведя мне роль бесправной супруги. Я не смирюсь с этим!
К ее изумлению, его глаза зажглись веселым огнем.
— В ваших обвинениях много противоречий, миледи. Как вы понимаете, я не могу взять обратно данное монахам обещание. А что касается нашего брака, я намерен исправить отмеченное вами упущение при первой же возможности.
Он обвел внимательным взглядом ее лицо, изгибы нежного тела под мальчишеской одеждой, с удовольствием отметив яркий румянец, заливающий ее щеки.
— Да, моя дорогая жена. Я сожалею лишь о том, что чрезвычайные обстоятельства не позволяют сейчас окончательно скрепить наш контракт, ибо, Богом клянусь, я абсолютно готов!
Ее тело расплавилось от его голоса и блеска в глазах. Она так ослабла, что на мгновение качнулась к нему и задышала немного чаще. Желание уступить его воле, забыть тревоги в его крепких объятиях вдруг стало почти непреодолимым. Он наверняка искусный любовник, уверенный и откровенный, равно получающий и дарящий наслаждение. Только железная выдержка не позволила ей выдать свои чувства.
Она быстро отступила от него и заговорила ледяным тоном:
— Сейчас не время для подобной чепухи. Есть дела гораздо более важные и неотложные.
— Да,
Ранульф сердито отвернулся от нее. Он видел, как она смягчилась на мгновение, он не мог ошибиться. А потом, надо полагать, вспомнила, что она — знатная дама, а он всего-навсего простой рыцарь. Разница в рождении и положении разделяла их, как холодная река, и она не желала наводить мост над стремниной.
В свете лампы его лицо казалось красновато-черным, глаза — темными и отчужденными, губы решительно сжались.
— Если бы сыскать еще какой-нибудь доступ в замок! — воскликнул он.
Моргана видела, что он уже забыл о ней — воин мигом вытеснил в нем разгневанного мужа. Почувствовав прилив разочарования, она тихо сказала:
— Есть другой путь, но он очень опасен. С озера.
Теперь она полностью завладела его вниманием.
— Когда-то под северной стеной был тоннель. Он заканчивался решеткой, закрепленной в скале и хорошо спрятанной от чужих глаз. Но еще во времена моего дедушки уровень моря поднялся, скрыв решетку и сделав тоннель бесполезным для побега. Часть тоннеля также затоплена.
— Но это же верный путь внутрь замка! Если бы я смог найти решетку и тоннель...
Моргана протестующе подняла руки.
— Это слишком безрассудный план. Если он не удастся, вы погибнете.
Он долго и пристально смотрел на нее.
— Ну что ж, сударыня, тогда вы снова овдовеете и сможете выбрать мужа по своему вкусу. На этот случай давайте попрощаемся нежнее. — Он притянул ее, прижал к своему сильному телу. — Поцелуйте меня, Моргана.
Ее губы слегка раскрылись под его губами, поначалу робкими, неуверенными, пробующими. Моргана задрожала в его руках. Его язык коснулся ее нижней губы, так нежно обведя ее, что она вздохнула. В это мгновение его поцелуй стал более пылким, требующим подчинения. Она вцепилась в Ранульфа, черпая силы в его близости, чувствуя зарождающееся желание. Желание росло, поглощая ее, и ничего не осталось вокруг, кроме силы его рук и жара их тел, жаждущих слияния.
Она напряглась, досадуя на преграды, разделявшие их тела, встретила его поцелуй открыто, страстно и осталась изумленной и дрожащей, когда он оторвался от ее губ.
Ранульф взял ее за подбородок. Его глаза горели темным огнем.
— Если я умру, Моргана, помните это... мы с вами могли бы прекрасно поладить.
— Не уходите! — Она не хотела, чтобы это мгновение кончилось, она не хотела, чтобы он рисковал своей жизнью.
Он тихо выругался.
— Вы понимаете, что делаете со мной, когда так смотрите на меня? Если бы мы были в другом месте... любом другом месте, я овладел бы вами немедленно.
Он резко отвернулся. Моргана прижала пальцы к губам, еще теплым от его лихорадочных поцелуев. Она права, что боится его. Он возбуждает ее одним взглядом, одним прикосновением. Никогда ни одного мужчину она не хотела так, как его, никогда не была готова так охотно сдаться на милость победителя. А он... к утру он, вероятно, будет мертв. Она закрыла глаза и откинулась к стене в поисках поддержки.
Ранульф вышел во двор, все еще думая о Моргане, о нежности ее губ, о том, как она вцепилась в него. «Не уходите!» — эти слова эхом повторялись в его голове. Никогда в своей жизни он не хотел остаться так сильно и никогда так долго и пылко не проклинал свой воинский долг.