Роза Тибета

Дэвидсон Лайонел

‘Как я могу сказать?’

Длинные руки обвились вокруг его шеи.

‘Это, - сказала Добрая Мать, - буду говорить я’.

Это было на следующую ночь, или, возможно, на следующую – потому что он ни в чем не мог быть уверен в этот смутный период – прежде чем он узнал ее имя.

Он сказал ей в нос: "Откуда ты?"

‘С небес, Ху-Цзун’.

‘

С небес, конечно, ’ серьезно согласился он. ‘Откуда на земле?’

‘Из Юньнани на земле’.

"Юньнань - это город?’

‘Провинция’.

‘ Провинция Тибета?

‘ Из Китая. На границе.’

‘И как долго вы там жили?’

"Пока мне не исполнилось 6 лет и меня не узнали’.

‘Как они узнали тебя?’

"Почувствуй", - сказала она и направила его руки.

"Они прекрасны", - сказал Хьюстон.

‘ Они заостренные.

‘ Красиво заостренный, ’ сказал Хьюстон, целуя ушки.
– Что еще?
– спросил я.

‘Мои глаза, мои руки ... кое-что еще".

"Какие еще вещи", - спросила Хьюстон, целуя упомянутые.

‘О, дата моего рождения, мое имя’.

‘Сколько тебе лет?’

‘Восемнадцать лет в этом теле’.

– А как тебя зовут?
– спросил я.

‘Мэй-Хуа. В Китае это означает розу.’

Мэй-Хуа, китайская роза; и Мэй-Хуа - имя на тридцати эскизах в Кастнербанке Цюриха; Мэй-Хуа - тающее, расплавленное создание, которое, как он думал, он никогда не забудет. Восхитительная, восхитительная и всегда непостижимая : это были слова, которые спустя годы он все еще мог применить к ней, несмотря ни на что.

‘Мэй-Хуа, ты не должна называть меня Ху-Цзун’.

‘Как мне тебя называть?’

‘ Попробуй Чарльза.

‘Ча-уэллс’.

‘Чарльз’.

‘Чародеи’.

‘ Тогда попробуй Чарли.

‘Чао-ли’.

‘Чарли’.

‘Чао-ли’.

‘ Хорошо, ’ сказал Хьюстон. ‘Чао-ли’.

Мэй-Хуа и Чао-ли; имена, которые он должен был слышать так часто.

‘Мэй-Хуа, ты понимаешь, зачем я пришел?’

– Не говори об этом, Чао-ли.

‘Причины не

те, что ты сказал’.

‘Я не хочу их знать’.

‘Здесь, в монастыре, есть европейцы’.

‘Тогда мы тоже не будем о них говорить", - сказала она и прижалась к его губам, чтобы он не мог. Он позволил ей на некоторое время.

‘Мэй-Хуа’.

‘Нет’.

‘Я должен скоро идти’.

Она вздохнула, села и нависла над ним.

‘Ты меня не любишь’.

‘Я люблю тебя больше, чем любую женщину в мире’.

‘Я не светская женщина’.

‘Тогда я поклоняюсь тебе’.

‘Но ты не любишь меня’.

"Люблю тебя и поклоняюсь тебе", - сказал он.
– Мэй–Хуа...

– Ну и что же?
– мрачно спросила она.

‘Почему они хранятся здесь?’

Она тряхнула челкой. ‘Потому что один из них видел меня во время Второго фестиваля’.

‘Без твоей маски?’

‘О, нет. Нет, нет, ’ сказала она, потрясенная. ‘Как это может быть? Только ты и Маленькая Дочь видите меня без маски.’

‘ Как же тогда?

‘В моих слезах’.

"Твои слезы", - сказал Хьюстон, озадаченный.

"Слезы, которые я выплакал из-за обезьяны. Слезы зеленого камня, - нетерпеливо сказала она.

В Хьюстоне забрезжил проблеск идеи. Он медленно произнес: "Слезы, которые похожи на глаза твоей маски?’

‘Конечно. Эти слезы, ’ сказала она, похлопывая по кровати. ‘И только совет монастыря может видеть их, и то только раз в год во время Второго фестиваля’.

Хьюстон села на кровати. Он сказал: "Ты хочешь сказать, что они здесь. Они под кроватью?’

‘ Не под ним. Смотри, ’ сказала она.

Они были под матрасом, восемь кожаных мешочков, запечатанных зеленым воском; тяжелые мешочки, вес которых он должен был знать слишком хорошо.

Он сказал недоверчиво: "Они, должно быть, стоят целое состояние!’

– Четыре кроры рупий, - сказала Мэй-Хуа.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

‘HОЙ много ли крор?’ Сказала мисс Маркс.

‘ Семьсот пятьдесят тысяч фунтов. Я записал это из Ежегодника Государственного деятеля в своих заметках. ‘ Значит, этот маленький лот стоит три миллиона. Как бы вам понравилось спать в кровати, в которой лежит три миллиона фунтов, мисс Маркс?