Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия
Шрифт:
Проститутки, ярмарки и драки: церковные погосты в Средние века
Кладбища в Средние века всегда были связаны с местным церковным приходом. Эта практика сложилась еще в VII веке, когда святой Куберт Линдисфарнский (королевство Нортумбрия, современная Англия) получил разрешение от Папы отдавать во владение церкви специальные места для погребения умерших христиан [4] . В этом он, вероятно, подражал уже ранее существовавшей практике монашеских орденов и первых христиан, которые всегда хоронили умерших братьев в стенах своей обители и при храмах. Размещая могилы за высокими стенами монастырей и храмов, они не только символически связывали в единую общность живых и мертвых, но и охраняли могилы своих собратьев от разорения. Христиане, отвергавшие кремацию [5] и не имевшие кладбищ за стенами собственных общин, моментально окружили себя большим количеством захоронений. Возможно, поэтому римский император Юлиан Отступник уже в IV веке сетовал, что «христиане весь мир заполонили мертвецами и могилами» (Сорочан 2013: 97). Практика объединения кладбища и пространства общины (храма) довольно быстро распространилась, и уже в VIII веке погребение в границах прихода стало
4
Надо сказать, что уже в ранние века христиане выделяли для своих умерших специальные места — подземные катакомбы, которые служили местом не только упокоения, но и поклонения. Святой Иероним в III веке вспоминал, как он спускался с друзьями в катакомбы, «где в подземных глубинах посетитель проходит между телами погребенных в обеих стенах и где так темно, что сбывается пророчество и живые спускаются в ад». Правда, большинство подобных катакомб и кладбищ были впоследствии разрушены, так что практика устройства погостов у храмов начинается именно с вышеупомянутого святого Куберта (Шафф 2010: 205-210).
5
Надо отметить, что кремация не запрещалась и не отвергалась на ранних этапах развития христианства, но и не приветствовалась. Например, Блаженный Августин указывал, что для Бога не составляет никаких проблем восстановить тела сожженных мучеников. Захоронение, очевидно, было предпочтительнее в силу традиции и следования практике погребения самого Иисуса Христа (Ламонт 1984).
Несмотря на естественный страх, которые внушали разлагающиеся останки, церковные погосты были не только привычной частью физического и культурного ландшафта церкви, но и естественным и даже логичным продолжением самого храма: смерть и мертвое тело занимали в христианском мировоззрении центральное место. Так, структурно продолжая мифологический архетип умирающего и воскресающего бога [6] , в центре христианской космогонии находится распятый бог — Иисус Христос на деревянном кресте. Изображение физически умерщвленного бога является основным символическим элементом церковного пространства, подчиняя себе все остальные элементы.
6
Согласно теории Дж. Фрэзера, изложенной в книге «Золотая ветвь», образ умирающего и воскресающего бога (Осирис. Адонис, Персефона) являет собой олицетворение сил природы, «умирающей» осенью и «воскресающей» с приходом весны. Вариантом мифа является сюжет, согласно которому божество не гибнет, но куда-то уходит (то есть умирает символически), бесследно исчезает, а затем возвращается. По обрядовой теории происхождения мифа все умирающие и воскресающие боги когда-то были реальными царями и обожествленными правителями, убитыми при первых признаках упадка плодородия в целях возрождения последнего. Постепенно ритуальное цареубийство сменилось более скромными жертвоприношениями.
Средневековый человек жил в постоянном ожидании близкого конца света, скорой смерти и посмертных физических мук — ад был неразрывно связан с физическими страданиями. Каждый средневековый храм украшала красочная роспись, известная как «Пляска смерти» или «Трое мертвых и трое живых». Эти иконографические сюжеты служили напоминанием о неизбежности смерти и равенстве всех перед конечностью бытия [7] . Храмы украшали мозаики, изображающие Страшный суд и адские муки, с растерзанными человеческими телами, подвергающимися ужасным пыткам. Подобные картины обычно помещались на выходе из храма и служили напоминанием о губительных страстях, подстерегающих малодушного грешника повсюду, и о последующем вечном наказании.
7
Понятие «равенство» не должно вводить здесь в заблуждение относительно социальной справедливости. Те же «пляски смерти», которые изображали танцующую смерть в виде костлявой старухи или скелета, несмотря на обилие персонажей разного ранга, имели четкую иерархическую структуру: во главе процессии рядом со смертью всегда шел Папа, затем — монаршие особы, вассалы, знать, горожане и ремесленники и только лотом бедняки.
Каждый монастырь или приход стремился завладеть мощами святых и поместить их на видное место. Святые останки являлись объектом поклонения, из них даже делались амулеты. Аарон Гуревич отмечает, что масштабы поклонения мощам в средневековом обществе были настолько широки, что иногда от обладания теми или иными останками зависела судьба целой деревни или города [8] . Желание обладать мощами становилось причиной не только открытых конфликтов между рядовыми христианами, но иногда даже служило мотивом убийства почитаемого святого — все ради получения реликвий (Гуревич 1990).
8
Монастыри и храмы, в которых хранились мощи святых, являлись узлами системы средневековых дорог. Самый масштабный людской поток во всей Европе протекал по так называемой «дороге святого Иакова», которая вела в Сантьяго-де-Компостела, где упокоился апостол. Сегодня эта дорога и построенные вдоль нее соборы вошли в список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.
Поэтому вполне логично, что и могилы простых христиан не были скрыты от глаз или спрятаны за высокие стены и гробницы, а располагались рядом со зданием храма и даже внутри него. Можно сказать, что храм и прилегающее к нему пространство являлись большой могилой, где покойники присутствовали буквально везде: в качестве захоронений, мощей святых, героев настенных мозаик. Поэтому и кладбища не представлялись принципиально другим пространством, каким-либо образом отличным от общецерковного. Филипп Арьес отмечает: «Кладбища,
9
В Ветхом Завете есть указание на то, что мертвая плоть является нечистой: «Кто прикоснется к мертвому телу какого-либо человека, нечист будет семь дней: он должен очистить себя сею [водою] в третий день и в седьмой день, и будет чист; если же он не очистит себя в третий и седьмой день, то не будет чист; всякий, прикоснувшийся к мертвому телу какого-либо человека умершего и не очистивший себя, осквернит жилище Господа: истребится человек тот из среды Израиля, ибо он не окроплен очистительною водою, он нечист, еще нечистота его на нем» (Чис. 19:11-13). Однако уже в 49 году н. э. этот запрет был упразднен в связи с большим притоком язычников в христианство, который были освобождены от соблюдения ветхозаветных правил. Это сняло табуированность мертвого тела, что наряду с особым акцентом на будущем воскресении привело к фетишизации мертвых тел христиан, распространению практики сохранения мощей и необходимости упокоения тела в правильном месте.
Кладбища были не только частью церковного пространства, но и частью города. Например, городские ярмарки устраивались прямо в церковном дворе, где и располагался погост. Это стало возможным, потому что торговцы искали покровительства церкви, которая за небольшую плату допускала их на свою территорию и тем самым оказывала протекцию. Торговые ряды с овощами и свежей выпечкой располагались между одинокими крестами и братскими могилами. В Средние века на погостах пили вино и играли в азартные игры. Там же устраивали театрализованные представления по мотивам Священного Писания — мистерии. Как правило, подобные представления показывали после воскресной мессы во дворе храма. Здесь же проходило и отправление правосудия: судебные заседания и поединки, испытания, ордалии. Жанну Д'Арк, например, судили в Руане на кладбище Сент-Уан (Скакальская 2007: 230–236).
Кладбища являлись информационными центрами: именно здесь население оповещалось о решениях городских властей, новых законах и указах; тут же совершали всевозможные сделки: обмены, дарения, продажи и т. п. (Козьякова 2002). Даже в наше время можно увидеть пристроенную к стене собора во французской Вьенне каменную кафедру, с которой ранее оглашались важные сообщения. Она была обращена к местному кладбищу, ныне, правда, несуществующему. На кладбищах находилось место и для плотских утех: в 1186 году, по свидетельству Гийома Бретонского, на кладбище Невинноубиенных младенцев процветала проституция (Арьес 1992). Мартин Лютер так описывает средневековые кладбища конца XV века: «Но что такое наше кладбище сейчас? Это четыре или пять тропинок, по которым люди ходят туда-сюда, сокращая путь между городскими кварталами; два или три торговых прилавка. Нет в городе более шумного места, чем церковный двор и погост. Люди и даже скот бродят тут день и ночь. Это уничтожает любое уважение и почтение к могилам и к людям, здесь погребенным» (Koslofsky 2000: 47).
Надо сказать, что кладбища содержались довольно скромно [10] . Захоронения были неглубокие, покойников клали в несколько слоев. Часто для новой могилы разрывали совсем недавнее захоронение, и тогда из земли показывались гниющие останки недавно умерших. Например, во французском Авиньоне, когда местная речушка вышла из берегов, кладбище затопило, на поверхность всплыли сотни человеческих останков, которые еще долго плавали по городу, пока весенний паводок не спал (Rollo-Coster 2016: 19). «Посреди этой сутолоки совершались захоронения, раскапывались могилы, извлекались из земли еще не разложившиеся до конца трупы. Даже в сильные морозы почва кладбища источала зловоние» (Арьес 1992: 88).
10
Разумеется, речь идет о некоей «средней картине» захоронений и кладбищ. Конечно, были богатые усыпальницы, каменные саркофаги и т. д., которые предназначались для представителей высшего духовенства и местной аристократии.
На церковных погостах не редкостью были и братские могилы, где хоронили бедняков и неопознанные тела. На большинстве кладбищ располагались и массовые захоронения жертв эпидемий. Анонимный парижанин так описывает чуму 1418 года: «Людей умирает очень много. Никто не заботится об их похоронах. Когда стало все совсем плохо, никто не мог и подумать, где их всех похоронить. Были вырыты огромные ямы, пять — у Собора Всех Святых, четыре у Собора Троицы. В каждой яме было похоронено около шестисот человек» (Shirley 1968: 132).
Как выглядело средневековое кладбище и каков был процесс захоронения, можно увидеть на многочисленных миниатюрах того времени. Глядя на них, мы можем заключить, что средневековый погост — это торчащие из земли кости, однообразные деревянные кресты, синие мертвые тела в белых саванах, а иногда и вовсе нагишом, дожидающиеся часа погребения. Никаких памятных знаков на территории погостов не было — это было просто невозможно при той скорости перезахоронения и подзахоронения, которую практиковал церковный клир, а также ввиду отсутствия самой практики индивидуализации могил (Boddington 1987; Rollo-Coster 2016; Christopher 1998). Например, на кладбище Святого Иоанна Евангелиста за два века было захоронено буквально в одном и том же месте шесть поколений [11] . Филипп Арьес также отмечает: «Обширные скопления надгробных памятников, какими были кладбища древних римлян, исчезли из топографии средневекового города. Лишь постепенно вновь появляются немногочисленные видимые надгробия. Цивилизации, относящиеся к эпохе Средневековья и началу Нового времени, никак нельзя назвать кладбищенскими: ни пространства, ни видимой обстановки они своим мертвым не предоставляли» (Арьес 1992: 394).
11
Крейг Кесфорд так описывает археологические раскопки этого кладбища: «Большинство захоронений можно охарактеризовать как очень однородные и стандартизированные, где труп помещался в предварительно выкопанной могиле в положении лежа на спине в направлении запад _ восток без какой-либо попытки индивидуализировать это захоронение» (Cessford 2015:73).