Рожденная в гетто
Шрифт:
И все отвечали ей любовью. Ее нельзя было не любить. Она смотрела так беззащитно, но всегда ее глаза светились достоинством, гордостью, мудростью и красотой.
…Мы познакомились и подружились на Каннском кинофестивале. (Красиво звучит, не правда ли?) Команду мы представляли крайне экзотическую. Бен с поломанной ногой в гипсе, но в роскошном смокинге, я в венгерском сером костюмчике из ткани типа «букле» с дурацкой «бабочкой», без которой не пускали, и Ариела в роскошном туалете, похожая на всех французских звезд одновременно. Когда мы шли по знаменитой красной дорожке и поднимались сквозь строй гвардейцев по парадной лестнице Дворца Люмьеров, то не было человека, который не обратил бы на нас внимания. Наша группа: летящая Ариела, хромающий Бен с внушительной
А потом были встречи и разговоры, поездки и проекты, планы, работа и веселая поздняя молодость, которой, казалось, не будет конца.
И я тогда не мог даже подумать, что эта внешне беззаботная, всегда доброжелательная, открытая и улыбчивая женщина-подросток борется с тяжелым недугом. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. Всю жизнь.
…В школе мы изучали биографии советских героев, которые даже больные туберкулезом строили железные дороги или ползли с отмороженными ногами через линию фронта к своим. И трудно было отделить правду от вымысла, миф от поступков.
А рядом жила нежная и скромная женщина, которая совершала свой подвиг каждый день. Она была очень скромным человеком, и мы не знали об этом…
Теперь знаем.
Маквала Касрашвили Доброта – это от Бога
С Ариелой меня познакомила лет 15 тому назад Алла Демидова и попросила для Ариелы билеты в Большой театр. С тех пор, когда Ариела была в Москве, она не пропускала ни одну премьеру в нашем театре. Любила и оперу, и балет. Потом стала приходить и на мои спектакли, и всегда от нее я получала очень красивый букет. Цветы и неизменные подарки я и моя сестра получали и на дни рождения. Она помнила все даты. В Ариеле была какая-то непохожая на нас обязательность. Когда она узнала, что у меня проблема с позвоночником и мне тяжело ходить, Ариела в моих мытарствах приняла деятельное участие. Она позвонила в Париж, узнала адрес и телефон парижского врача по этим проблемам, назначила у него мне прием, настояла, чтобы я полетела в Париж на консультацию. И так как я в Париже никого не знаю, а Ариела была в Москве, она попросила свою подругу Оксану встретить меня и отвезти на квартиру к Ариеле. Потом Оксана возила меня и к доктору. А когда, уже во второй раз, после некоторых процедур я должна была лежать 20 дней не вставая, Ариела была уже в Париже, приходила ко мне каждый день, и она или ее неизменная домработница пани Ирэна заботились и о моей еде, и о моих лекарствах.
Доброта ее была удивительна. И гостеприимство. Даже для нас – грузин. В ее второй маленькой квартире кто только не жил: и друзья, и знакомые, и знакомые знакомых. И всегда были только что постеленная кровать, чистота и продуманность во всех деталях, чтобы человеку было удобно. И все, конечно, бескорыстно.
Ариела хорошо готовила, любила кормить своих гостей, а когда не хватало сил на готовку, приглашала в ресторан и старалась всегда расплатиться сама. Ей, казалось, было жалко всех. Сострадала всем и, особенно, больным – и людям, и животным.
Ариела никогда не жаловалась на свое самочувствие и не говорила о своих болезнях. Только иногда говорила, что сегодня она полежит – «видимо, с погодой что-то».
А как самоотверженно она ухаживала за своим мужем Романом! Я видела, как Ариела толкала перед собой коляску с Романом, потому что у него были проблемы с ногами. Роман ушел вслед за Ариелой, потому что перестал «подпитываться» ее энергией. А внутренней силы в ней было много. Она терпеливо выслушивала по международному телефону все наши жалобы и, если нужна была помощь, моментально откликалась и делала все возможное, а иногда и невозможное.
Когда ее не стало, у меня осталось чувство,Неля Бельская «Голубая болезнь»
На заре шестидесятых годов нас было трое только что закончивших университет молодых женщин, которые в годы оттепели, в хрущевские времена вышли замуж за французов.
Мой случай оказался самым сложным. Училась я на философском факультете МГУ, бастионе идеологии. К тому же большая часть нашего потока состояла из мужчин, которым перевалило за тридцать. Это были еще молодые и лихие кадры КГБ. Хрущев, прочистив Органы после XX съезда, дал возможность этим людям подковаться на идеологическом фронте. Вот именно эти лихие и еще молодые только чудом не упекли меня на Братскую стройку в Сибирь, лишив права закончить университет и наложив вето на мой брак с Мишелем. Дело они мне организовали по всем правилам искусства.
Людмила и Светлана учились на филологическом. Там же они встретили своих мужей, французов-славистов. Они были их коллегами по факультету и к тому же членами французской компартии. А Мишель, муж мой, был буржуа, журналист во Франс-Суар. Он оказался в Москве в киногруппе совместного франко-советского производства. Речь шла о фильме «Леон Гаррос ищет друга». Мишель был сосценаристом с Сергеем Михайловым.
Четвертая была Ариела, самая молодая из нас. Ей было 19 лет. Все мы четверо оказались где-то весной в русском ресторане на Сен-Жермен. Не ведаю, кому принадлежала инициатива этой встречи. Светлана, Людмила были со своими мужьями. Ариела и я – без. Были еще какие-то люди. Нас было немало за столом. Коптилась в шкафчике на стене тушка семги. У кассы сидел рыжий кот, наблюдал.
Помню, что в этот день я получила свою первую зарплату в лицее, где я была на должности лектрисы. Вышло так, что я заплатила за этот ужин всей своей получкой. Естественно с условием, что доля каждой будет мне возвращена.
«Нам с вами по дороге», – говорит мне Ариела, выходя из ресторана. На самом деле мы с ней в то время жили на соседних станциях той же самой загородной линии метро. Теперь она называется линия Б, и я все живу на этой же самой линии.
Спускаемся по бульвару St-Michel до Люксембургского сада. Еще светло. Покупаю какую-то снедь для Мишеля, который проводит все свои вечера на просмотре фильмов. Он – теперь кинокритик. Спускаемся с Ариелой на платформу. Стоим. Ждем. Моя юная спутница меняется в лице и как-то мягко оседает на пол. Лицо, руки синеют. Я прошу стоящих рядом пассажиров вызвать «скорую помощь». Один из них уже бежит к автомату. Подходит поезд, двери открываются. Ариела открывает глаза, быстро встает, хватает меня за руку и тащит в вагон. Вот мы и в вагоне, вместе. Поезд трогается.
– Что с вами? – спрашиваю я.
– Да ничего, это у меня бывает. Чаще, когда холодно. Врожденная болезнь. Ее называют в народе голубой. Вот я и посинела… Не обращайте внимания. Приходит, уходит…
Так я познакомилась с Ариелой и с ее «Голубой болезнью». По сути говоря, она никогда не была одна. Была Ариела и была с ней ее верная спутница – «Голубая болезнь». Что она родилась в гетто, это я узнала потом. Люди, прошедшие через это, особенно на эту тему не распространяются. Тот факт, что Ариела стала писать о прошлом в самые последние годы своей жизни, – это не удивляет. Просто время созрело, дало возможность найти точные, кристально ясные слова.
Но вернемся на линию Б.
– Как вам сейчас? Что я могу сделать для вас?
– Мне ванна горячая нужна. У меня есть душ, но это не то. Мне в ванне посидеть нужно.
Идем ко мне. Поднимаемся на четвертый этаж. Идем медленно. Напускаю горячую воду, мыльные пузыри. Ариела блаженствует, синева проходит. Утром звонит: «Спасибо за горячую воду».
Проходит год. Звонки от Ариелы становятся ритуалом. Встречи тоже. Ариела расстается с мужем, снимает комнату в Сантье у меховщика. Все в меху: пол, стены, одеяло. Слушаем Окуджаву, первые самиздатские записи. Ариела работает лектрисой, как и я, но она плохо переносит городской транспорт и холодную влажность парижского климата.