Рожденный на гильотине. В свете ночи...

Литвинова Ирина А.

— Давай же! Нападай! Убей! Убей! — вопила толпа, но демон медлил, прожигая взглядом брата.

"Убей!… Убей!… Докажи, что ТЫ лучший среди вас троих!…Он не брат, он твой соперник!… Какой Шанс!" — теперь Рансеваль отчетливо слышал, что шипение, болезненно отдающееся в душе, исходит от подарка Шеда. О, как же он хотел сорвать ее и выкинуть, но что-то мешало ему просто избавиться от нее. "Потому что ты бы не завидовал и не ревновал сейчас, если бы этого не было в твоей душе… Ненависть… Ты задавил ее. Зачем? Выпусти наружу свою злобу, позволь ей расправиться с теми, кто лишь зовет себя твоими близкими, а на самом деле использует тебя и мнит себя намного выше, чем ты… Позволь ярости вырваться на волю, и тогда в тебе пробудится порождение Хаоса! Поставь на колени Рожденного на гильотине! Скинь недостойного

с трона наследного принца! Поставь мат собственному отцу, который в угоду собственному удобству, не дрогнув, отнял у тебя львиную долю силы, власти…"

— Нет!!! — Рансеваль даже не понял, что выкрикнул это вслух. Беснующийся за пределами клетки зал все равно не заметил этого, а вот Рагнар услышал, для него юноша и продолжил. — Я не буду драться с тобой. Ты мой брат, Рагнар, и если между нами и было что-то плохое, я тебя за все прощаю. Надеюсь, и ты меня.

Его меч полетел на плохо отёсанные доски клетки под свирепый рев завсегдатаев заведения: "Смерть! Смерть сдавшемуся бойцу!"

Да, это был закон. Из клетки живым выходит лишь один. И Рагнар бросился на него, направляя меч прямо в сердце и одновременно швыряя в него какое-то заклинание, полупрозрачная дымка которого была еле заметна на расстоянии двух метров. Однако едва различимого рисунка чар и одной единственной роковой секунды Рансевалю хватило, чтобы распознать магию Смерти и едва слышно, так, что разобрать его слова смогло бы только демоническое ухо, вымолвить:

— Прощай навек…

Последнее, что он видел перед тем, как провалиться в хладные объятия вечности и почувствовать входящий в грудь, словно кухонный нож в масло, клинок, был вырвавшейся из-за спины Рожденного на гильотине столп огня, облизавшего стены и зардевшегося алым цветом на деревянном потолке…

Его Светлейшество Шанс (5)

Я — от нее, а она — за мной!

Тенью бесшумной мягко крадется,

Огненной птицей в ночи оберенется,

Пламенной вспышкой мелькнет за спиной!

Я — от нее, да куда мне уйти,

Если корабль отошел от причала?

Спутана нить без конца и начала…

Если в тумане — пути не найти…

Я от нее закрываю дверь.

Кто же по следу ее направил?!

Я объявляю войну без правил

И не считаю в бою потерь!

Я на нее поднимаю меч!

Только она надо мною смеется.

Ей бы уйти, а она… остается!

Я от нее, а она… мне встречь!

Вот уж не думала Рони, что первый день ее "царствования" вот так начнется, а если еще и припомнить небезызвестную пословицу "как начнешь… так и проведешь"… Б-р-р-р!

А началось все, собственно, с того, как Роланд, просидев с ней полночи за воспоминаниями и разговорами об их будущей "совместной" жизни, выждал положенное для брачной ночи время (на вопрос, кем это самое время было положено и на чем основывался тот "положитель", Его Высочество только рассмеялся) и ретировался, как он сам сказал, кумекать над своей ежемесячной головной болью. Судя по тому, что первый советник Веридора говорил о финансовых отчетах, не соврал.

Как бы там ни было, а сидеть в покоях до завтрака и "отдыхать после плодотворно проведенной брачной ночи" Рони не собиралась. Стояла та самая сумеречная пора, что серостью и промозглостью предвещает рассвет. На севере это время тянулось достаточно долго, так как светало достаточно поздно. И девушка решила наведаться в ближайший к твердыне Монруа городишко со странным названием Антрополь. Навряд ли ей еще выпадет случай побывать в Северном Пределе, по крайней мере в ближайшее время, да и бродить в одиночестве по пустынным, еще не проснувшимся улочкам она очень любила. Ребята из банды не понимали ее: вестимо, чудит "королева", одна по городу шарахается, нет чтоб со своими ребятами на ярмарке али в таверне! Конечно, с ними она, бывало, веселилась, но при любом удобном случае скрывалась до рассвета, да так, что даже в самом захолустном поселке всей разбойничьей братией отыскать не могли!

Выбираться

из особняка пришлось привычным любому разбойнику ходом — через окно. Как говорили лихачи с большой дороги: "А как попасть в приличный дом? Да только через форточку!" Как выяснилось, вылезать из этого самого приличного дома надо тоже через форточку, чтобы никто, не дайте Боги, не заприметил, что сама царевна и — что теперь более важно! — супруга наследника Веридора в простецкой — мужской! — одежде без сопровождения ни свет, ни заря едет в город, чтобы пошляться по нищенским кварталам! Надо сказать, Рони кое в чем повезло: северянки, приученные к суровому климату, не чурались ходить в брюках. Сперва, естественно, это были только утепленные брюки, которые носили исключительно зимой, но со временем и летние варианты перекочевали в женский гардероб, так что девушка в мужских портках ничуть не выделялась из толпы (разве что простая кожаная маска, представляющая собой всего-то кусок мешковины в завязками и прорезями для глаз, недвусмысленно намекал о бандитской натуре хозяйки).

Антрополь не походил на города дивных во всем: на родине Рони никогда не видела такого обилия лавок с самым разнообразным товаром, красочных вывесок и развлекательных заведений на любой вкус и кошелек. А она то думала, что северяне — нудный, чванливый и хмурый народ, в жизни которого повсеместно преобладают сплошные серые и черные цвета. Какая здесь должна быть красота при свете дня! Эх, жалко, ее здесь вскоре уже не будет. Хотя дремлющий город тоже был прекрасен…

Хотя нет, одно заведение уже (а может быть, еще) не спало. Заинтригованная Рони толкнула тяжелую дубовую дверь и заглянула внутрь. На первый взгляд, самая обыкновенная провинциальня таверна, в меру бедная, в меру обшарпанная, со стоящим в воздухе отчетливым запахом спитра и чего-то копченого. Но стоило углядеть у дальней стенки дверь, судя по всему, на лестницу в подвал, и прислушаться, как становилось ясно, что скоро там будет веселье. Бросив по монете двум громилам, развалившимся за барной стойкой недалеко от неприметной двери, Рони уверенно прошла вниз и очутилась во впечатляющем своими размерами зале с высокими потолками, посередине которого водрузили огромную проржавевшую со всех сторон клетку с прутьями, толщиной в руку. Здесь уже собралось немало зевак, откровенно скучающих и явно чего-то ожидающих. Подозвав подавальщицу, которая, разнося выпивку посетителям, попутно выискивала себе клиентов… ну, не на ночь, но на раннее утро. Окинув взглядом девицу и задержавшись глазами на миловидном родимом пятнышке, кокетливо выглядывающем на правой груди в глубоком вырезе, Рони аж присвистнула:

— Оу! Какая встреча! Так и знала, что такие, как ты, не пропадают… Марго! — и на миг показала лицо, отодвинув маску.

— Ри! — взвизгнула подавальщица и припустила к ней через весь зал, на ходу швырнув практически полный поднос своей ошарашенной товарке.

Они обнялись, как в старые добрые времена, когда делили на двоих один шатер и Марго, которая была не много — не мало на десять лет старше подружки, приглушенным шепотом просила дочку "короля разбойников" тихонечко выскользнуть вечерком из кровати и оставить ее наедине с атаманом. Марго была на удивление красива и не уступала красотой дивным, хотя была чистокровной человечкой. Однако отец, насколько знала Рони, не соблазнился искусницей и та с горя сорвалась с места. В банде знали, что у нее никого не было, и отец, непонятно за что чувствуя вину, рванул за ней в погоню. Догнал ли, девушка не знала — не вернулся атаман.

— Хмель забродивший, Ри, ты ли! — в богатырских объятиях подруги кости Рони чуть-чуть не хрустнули. — Вот так — так! Сама "королева разбойников" в наших заснеженных краях! Какими судьбами, сестричка?

— По зову сердца и Богов, — привычно отвечала девушка, отпускаясь за столик у дальней стены и кивая Марго на стул напротив. — А ты то как? Давно здесь? Ребята поговаривали, что ты вроде как собиралась руки на себя наложить.

— Я что, дура? — фыркнула подавальщица, лихо закинув ногу на ногу. — Я просто рассчитала, что твой папаня благородный, каких мало, и что он сто пудов бросится меня, непутевую, из петли доставать. Чего греха таить, втюрилась я в него, как кошка. Да чего я тебе черт знает какой раз это говорю, сама все знаешь!