Рождественские рассказы
Шрифт:
— Ловко! — произнесли зеленые фартуки.
— Надеюсь, что наш блестящий представитель нашей геройской армии, — обратился к нему джентльмен в черном сюртуке, — нам расскажет, какой победе обязан он таким богатым приобретением.
— Охотно! — засмеялся Боби Гукер. — Очень даже охотно. Садитесь, господа, поближе, да не стесняйтесь. Если кто желает элю или чаю, не стесняйтесь. Я теперь в ударе и плачу за все...
Все кругом стихли и приготовились слушать. В дальних углах зашумели было, да их остановили дружные шиканья.
— Взяли мы штурмом одну ферму, — начал Боб. — Отряд наш был маленький, всего полурота с лейтенантом Морисоном. Хороший был
— Вы бы, сударыня, ушли вон в ту комнату... это спальня, должно быть, ваша, а то солдаты мои хоть и джентльмены, но все-таки могут сказать какую-нибудь неприличность...
Голландка поблагодарила за любезность, кивнула старухе, чтобы, значит, шла вместе, но я не промах — понял сразу план лейтенанта и обращаюсь к старой ведьме, прошу на минуту остаться на два слова, на одну только минуту...
Мы тогда еще церемонились с такими делами, все-таки приятнее, если эти дела делаются почти по обоюдному согласию... Так мы этих дам и разделили. Вывел я старуху на крыльцо, крикнул я своим, те ее сейчас через двор, да в сарай и заперли. Вернулся к своему лейтенанту, а уже там возня такая поднялась, что страх. Слышу голос лейтенанта:
— Боби, ко мне!
Ага, думаю, одному-то не справиться. Помощь потребовалась, это мы можем, дело бывалое, а что же бы вы думали! Попал как раз вовремя. Смотрю, та вся ободранная, лицо расцарапано, у моего лейтенанта тоже кровь на лице, но это бы еще ничего!.. Это что! Кто с бабой не дрался...
Другая беда грозила моему другу, смертельная... Очень уж увлекся офицер, сбираясь повторить атаку, и не заметил, как откуда-то, черт его знает откуда, выполз малыш, лет этак восьми, ну, десяти не больше, и норовит ножом лейтенанта, да прямо в живот... Долго ли до греха. Только спас Бог!.. Вовремя я поддал этого проклятого волчонка ногой... Нога-то у меня не легкая, в кованом сапоге со шпорой — как двинул я мальчонку, куда и нож полетел из его лапок — взлетел он, как мяч, перевернулся в воздухе, да как хватится головой о чугунную печь, только мозги вылетели... Молодая баба завизжала, глаза у ней под лоб закатились, успела только крикнуть: «Проклятые!» да и грохнулась на пол. Лейтенант мой ослабел должно быть, да как кинется вон на свежий воздух... Ну, а я остался...
— Зачем остался? — спросил кто-то.
Спросила-то Кэт, только голоса ее не узнали, да и лицо ее все переменилось. А Боби Гукер продолжал:
— Ведь у ней платье было разорвано, с одного плеча совсем вплоть до пояса сорвано, шея и грудь вся наружу, а как повалилась навзничь, так и вовсе — на вон тебе! Вот я и вижу, что на шее у нее шнурочек, а на шнурке мешочек подозрительный. Вот я этот мешочек сорвал, пошарил, еще нет ли чего, на добычу в карман. После, мол, рассмотрю, что за находка?.. Вот в этом-то мешочке и завалялся этот перстенечек со стеклышком... Это уже твое счастье, твоими молитвами, мой ангелочик.
Но тут произошло нечто, смысл чего не сразу все поняли.
Кэт с силой рванулась из объятий Боби, чуть не опрокинула стол, заставленный бутылками и объедками блюд, швырнула прямо в лицо своему жениху драгоценный перстень и, отхаркнувшись, метко плюнула ему туда же.
— Мерзавец, подлец, вор, проклятый помощник палача! — кричала она, задыхаясь от бешенства... Потом зарыдала, и в ее рыданиях слышалось: — А я, было, думала, что ты вернешься честным солдатом!
Девушка почти бегом миновала все залы ресторана, сшибла даже с ног двух захмелевших джентльменов и скрылась за дверью.
С минуту царило общее молчание.
— Нет, этого нельзя так оставить! — первый заговорил джентльмен в черном сюртуке с цилиндром. — Этого нельзя так оставить... Это я говорю! В лице нашего бравого войска оскорблено гордое британское знамя, поругана наша блестящая армия... Это так оставить нельзя. Кто эта женщина?
— А это ирландка одна — она прачкой служит в доме "Брукс и компания", — сообщил мистер Пупель. — Я ее знаю. Необузданная девка и очень дурного поведения...
— Ирландка! — протянул джентльмен. — Ну, так я и знал — ни одна англичанка не могла бы быть способна на такую наглую неблагодарность... Ирландка — это другое дело... Но, во всяком случае, надо составить акт... Вы, милостивый государь, — он обратился к Боби, — вы ничего не будете иметь, если мы начнем дело о гнусном оскорблении публично, в вашем благородном лице, гордого, незапятнанного британского знамени?..
— А кольцо!? — вдруг опомнился, наконец, Боби. — Кольцо где? Она его швырнула, оно должно быть здесь... Надо искать... Помогите, господа, ради бога!
И все бросились искать, очень усердно искали, но ничего не нашли, принесли ручные лампы, зажигали свечи, чиркали спичками, лазали под столами — кольцо как сквозь землю провалилось.
— Ведь это целое состояние! — всхлипывал Боби, на этот раз почти отрезвев от перенесенного потрясения... И вдруг его осенила мысль: «А если Кэт только вид сделала, что швырнула, а сама зажала его в руке... А если...» Тут он громко решил:
— Это кольцо унесла с собой девка. Она потеряла на него права, значит, она его украла! Тоби, друг, где она живет?
— Конечно она его украла! — согласился и джентльмен с цилиндром и даже сам мистер Пупель.
— Конечно, она его украла! — послышались и другие более уверенные голоса...
Обвинение тяжкое, грозящее бедной Кэт большими неприятностями. Но тут поднялась на ноги и даже влезла с ногами на стол одна из пестрых шляпок.
— Джентльмены! — закричала она визгливым голосом. — Стыдно так обижать честную девушку... Стыдно! Я сама видела, как этот перстень звякнул о поганый нос этого хвастуна и враля...
— Что?! — заорали негодующие голоса... — Что она говорит? Как смеет!
— Плевать мне на ваши крики! Не испугаете. Анна, дай-ка мне вон ту пустую бутылку, на всякий случай. Слушайте, джентльмены! Я сама видела, как перстень потом ударился об стол, как свалился и откатился в мою сторону и прямо к моим ногам. Вот он!
И все увидали в ее руках знакомую ярко сверкающую точку.
— Эх! — продолжала пестрая шляпка, все еще стоя на столе. — Хотела было я удержать эту пустяковину, думала пожить по-человечески, да вижу, что вы, джентльмены, собирались погубить невинную, честную работницу — совесть моя и заговорила...