Розовый слон
Шрифт:
— Должно быть, этот вор, точнее, этот невор был под мухой?
— Нет, не под мухой.
— Вы что… с ним разговаривали?
— Разговаривала, он слегка того… — девушка приложила знакомый крепкий пальчик к своему лбу, — но не под мухой. И если теперь он попадется в руки правления потребителей, его страшно поколотят за то, что он ничего не взял. Идиот, кретин, лопух, колбасный огрызок — так в правлении про него говорят. Это барахло, оказывается, застраховано от воров тоже, и если бы он хоть что-нибудь взял, то можно было бы теперь спи-сать целый ворох. Когда поймают вора,
Это звучало более чем недвусмысленно. Если бы это говорил мужчина, то, чтобы доказать свою невиновность, надо было орать: "Замолчи! Не то я врежу так, что тебя будут три дня соскабливать со стены!"
— Вы хотите сказать, что это я вломился в ту открытую дверь? — строго спросил Алнис.
— Нужно было очистить гипсовую труху не только с жилета, но и со штанов. И не надо было вчера так старательно изучать замок дверей, я именно здесь, с этого места, смотрела. — Зилите опять чувствовала себя такой же могущественной, как и вчера, когда уложила этого олуха со всеми его сапогами на пол. И поэтому высокомерно усмехнулась.
Алнис сбросил рюкзак и, ворочая голову вокруг продольной оси, пытался разглядеть заднюю сторону своих штанов. Кошке или собаке это, конечно, удалось бы лучше, но все же он разглядел белый налет на штанинах.
— Теперь вы поверили, что ночью были в часовенке? — пигалица уже позволяла себе открытый смех.
— Это, должно быть, случилось во сне… Но, — Алнис распахнул рюкзак, выхватил обрывок цепи, медного ангела и, как цыган, продавая хромую лошадь, то прижимал железяки к груди, то поднимал их вверх, — это же ради искусства! От цепи остался только этот обрывок. Остальное уже переплавлено. А эта дверная ручка спаслась только потому, что была покрыта грязью и никто не видел, что она из меди. Если бы там врезали новый замок, ангела тоже бросили бы в котел, в переплавку. Но видите: как он славно улыбается… Прошу вас, улыбнитесь и вы!
Девушка не желала опуститься до уровня ангела, это унижает женщину, поэтому она только ухмыльнулась:
— Ах, вы жертва искусства… Попробуйте это внушить милиции!
Пряча драгоценности, Алнис пробубнил в бороду:
— Забудьте, пожалуйста, что вы вчера видели меня возле той двери, забудьте ангела, тогда я… тогда я позабуду, что вы как-то раз после бала помяли свое платье в копне сена…
После столь открытого шантажа Алнис стоял низко опустив голову. Он слышал порывистое дыхание девушки и удары молотка под липами возле часовенки. Девушка вдруг начала колотить кулаком сиденье мопеда. Мощно! Психоаналитики объяснили бы это так: в подсознании она вместо сиденья чувствовала спину парня.
— Вы не только взломщик, громила, вор, но еще и шпион! Какая низость…
Вор, взломщик — это еще куда ни шло, мужественное занятие, но шпион… Этого Алнис не мог снести.
— Я не хотел! Никогда в жизни не подслушивал, я же там уже спал, а вы мне почти на ноги наступили! Я даже дышать не смел!
Девушка перестала беситься.
— Так это был ваш
Алнис вцепился в багажник:
— Зилите, я ни в коем случае не стал бы там спать, кабы знал, что это… что это ваша копна. Простите, пожалуйста… Никогда в жизни не буду больше спать в копнах!
— Ох, какой же вы идиот, все вы делаете не так, как люди, даже спите не так!
— Помиримся, прошу вас, помиримся! Я абсолютно ничего не слышал..
— Не стоит с вами связываться. Ладно. Я тоже ничего не видела. Человеку надо верить… — тяжело вздохнула она, таким образом свалив всю ответственность за сокрытие преступления на этот воспитательный лозунг.
Они переглянулись, застенчиво улыбнулись друг другу и переглянулись еще.
— Теперь я должна идти к зданию правления. Ночью шел дождь, надо посеять газон.
— А я на автобус. Разрешите, подтолкну.
Она разрешила. Это было вроде бы подписи под договором о мире.
— Я звонила этому родственнику насчет музыкального ящика.
— Продаст?
— Согласен, только просит две сотни.
— Ну, договоримся. Где он живет?
— Он сказал, что лучше будет улаживать это через меня и чтобы я не говорила.
— Тем лучше! Значит, послезавтра или послепосле-завтра буду опять у вас в Гундегас.
Навстречу им мимо каменного здания, в котором находился магазин, вырвалось нечто красное. Несущийся вареный рак, поднимая покрышками пыль, остановился перед ними. С "Явы" слез парень в блестящей красной куртке, в сверкающе красной каске и в высоких сапогах. На груди герб неизвестного государства — может быть, Гаити, а может, и Никарагуа. Спортсмен подал Зилите коробку "Риги":
— Приветик! Прошу, химический стиральный порошок, тот самый, что ты вчера заказала!
Так как Алниса не замечали, то он отступил, отдав мопед девушке.
Для девушки стиральный порошок был неуместным напоминанием о прошлой ночи. Познакомить их, пусть сами разбираются, оба взрослые.
— Спасибо, вот и денежки. Мунтис Кипен из Бирз-гале.
— Мелкаис.
Они подали друг другу руку, выказывая мужество неистовым рукопожатием, так что треск суставов обеих кистей слышала и дама.
— Очень рад, — пробасил Кипен, держа на локте другую красную каску. На той, правда, не хватало надписи "Love Story", какая золотыми буквами была нарисована на головном уборе самого мотогонщика.
— Может, прихватишь его в Бирзгале? Я ужасно тороплюсь — работницы ждут, надо засевать газон. Чао! — Вежливо отделавшись от обоих, она стукнула по пружине. Сквозь тарахтение мотора она не расслышала, как Мунтис крикнул:
— А завтра вечером?
Осталось двое молодых людей, которых дружба пока что не объединяла: Алнис про Мунтиса кое-что знал, у Мунтиса были подозрения насчет Алниса, что тот ло-мится в чужие охотничьи угодья. Подозрения, как известно, посильнее всякого знания, потому что они допускают все.