Розовый слон
Шрифт:
— Правильно, босыми ногами. Песочек как бархат, — восторгалась Анни, принимая первые ведра.
Чудовищно глубокий колодец, наверное, пробурили местные искатели нефти… Рычаг двигался тяжело, скрипел, как тюремные ворота, вода шла струйками, как у собаки возле столба, но Анни с каждым ведром становилась все радостнее:
— Видите, огурцы подняли головы! Через две недели угощу вас маринованными огурчиками!
Рабский труд оплачивать огурцами… Два стакана вина — рубль сорок, рюмочка ликера, все это он уже оплатил своим обществом. Билеты туда и обратно — вместе около четырех рублей… Бертул, качая насос, считал и пришел
— Зарядка летним вечером мне нравится, но теперь все же я должен бежать, а то Касперьюст от злости схватит астму.
— Жаль… А в общем-то все полито, хватит на неделю. Большое спасибо. Ну, ужин теперь заслужен… — Когда Анни переступала через грядку, халат еще раз показал выше колен голую ногу. И, используя возможности и очарование женских глаз, она поглядела на Бертула долгим взором. Сначала раскрытыми глазами. Это означало, что от чистого сердца. Затем веки слегка опустились. Это символически означало портьеры спальни. Серьги, шевелясь, как колокольчики, возвещали канун праздника. Вспотевший Бертул, опасаясь, что повышение и понижение температуры могли бы вызвать спад способности организма к сопротивлению, грустно улыбаясь, все же простился. Ушел с чистой совестью, что он отработал также и ложечку растворимого кофе, которую подсыпали в его чашечку при посещении "Белой лилии".
Дома, развалясь на топчане и пуская синий дым в желтый абажур лампочки, он взвешивал положение. Кто-то тяжело карабкался вверх.
— Good evening, шеф! — Алнис, одеревенелый, опустив одна плечо и прижав ушибленную руку, втащился в комнату и рухнул на стул напротив Бертула. — Я грохнулся с мотоцикла… А в остальном — совершенно живой…
— От несчастных случаев я тебя не застраховал, не стоило падать, — извинился Бертул, предлагая курево.
Алнис поставил между ног рюкзак и расстегнул его. Первая боль была позади, и раз уж медики его не задержали, значит, ничего серьезного быть не могло. Чтобы момент был поторжественнее, он протянул руку, снял с печной вьюшки котелок и надел его на голову. Затем выгрузил перед Бертулом постолу, передник "Шла девица к роднику", потенциальный школьный звонок, календарь, кладбищенскую цепь и заключенного в медную дверную ручку ангела.
Бертул от восторга забегал по комнате, и широкие штанины дешевых спортивных трусиков развевались вокруг его голяшек, как синее знамя.
— Колоссально! За сим объявляю, что художественный салон основан!
Приоткрылась дверь, и появилось одухотворенное чело Скродерена, повязанное черной лентой. Будучи поэтом, он не скрывал восторга и сел на пол рядом с кладбищенской цепью.
— И о чем только могла бы поведать эта цепь… Ночь, часовня открывается…
— И заходят хулиганы пить водку, — затормозил полет его фантазии Бертул.
Пропустив то, как он лежал ничком на гундегасском чердаке, Алнис рассказал о трудностях в поисках экспонатов. Когда Скродерен услышал про рессорную коляску, он воскликнул:
— Дрожки немедленно сюда и наверх! Сюда, в ателье! За границей некоторые привозят в спальни санки с медвежьими полостями — и спят в них! Я договорюсь в потребсоюзе насчет грузовика.
Предложение занесли в перспективные планы.
Козырем Алниса был рассказ о музыкальном ящике. Зато Бертул не рассказывал, что у этого ящика заочно появился покупатель, но
— Как только достану две сотни, поедешь в Пентес!
Скродерен ушел на берег реки, чтобы в обществе девушки черпать вдохновение для стихотворения о другом пауке. Бертул резюмировал:
— Музыкальный ящик продадим по меньшей мере за три сотни. Барыш пополам.
Алнис, отыскав для ноющего плеча место помягче, как лёг на раскатанный матрас, так и уснул сразу и видел сон, будто лежит он в лакированной рессорной коляске, которую ночью качает специально впряженная лошадь.
Бертул просмотрел последнюю страницу "Kobieta i zycie", на которой обычно находил какую-нибудь скромно одетую даму и сведения о предполагаемой невестке английского престолонаследника. Выключая лампочку, он вздохнул:
— Чтобы приобрести три сотни, необходимо достать две…
Касперьюст опять напомнил Нарбуту:
— Чтобы в вестибюле были уборка урожая сена и передовики! И побыстрее.
— Скажите: уборка урожая сена — это то же самое, что косьба?
— Совсем не то, косьба только часть работы… от целого комплекса работ. Сушка, возка в сараи, сдача на хранение — вот что такое уборка урожая сена!
— Где находятся эти… как они называются — эти родословные книги передовиков?
— У фотографа. Все колхозы и заводы посылают своих к фотографу. В Бирзгале ни один передовик не помрет не сфотографировавшись.
Фотоателье комбината бытовых услуг находилось на улице, идущей в сторону Тендикского железобетонного завода, вроде бы на эдаком пригорке. На огнеупорной стене двухэтажного здания, под смытым дождем слоем известки, можно было различить три культурных слоя. Самый первый был, наверное, наложен в царские времена, потому что едва заметные выкрошившиеся готические буквы свидетельствовали, что тут находилась "Колбасная лавка". Следующая общественная формация — по всей вероятности, буржуазная — оставила потрескавшуюся лазурь и буквы "Хлоро…". Значит, в то время пользовались зубной пастой "Хлородонт". В этом соревновании красок Бирзгальская ремонтная контора оказалась наиболее слабой. Слово "Фото" можно было лишь угадать, ибо буквы, оплакивая халтурщиков, серыми слезами стекли, оставив длинные потеки вплоть до самой травки.
Фотограф Пакулис, растеребив бакены и расчесав брови в обе стороны как беличьи хвосты, орудовал один-одинешенек. Выписывал квитанции и перед школьниками круглым жестом, будто выхватывал кролика из шапки, на мгновение снимал черную крышку с объектива вмонтированного в деревянный ящик фотоаппарата. Узнав про нужду Нарбута, он выгрузил на стол несколько аккуратно связанных папок.
— Бирзгальская фототека. Продолжаю традиции отца: все, что есть примечательного, фиксирую на пленку. Все! И даже такое, на что пока спроса нет. Пригодится для истории. Вам этот год..
И перед Нарбутом раскрылась история Бирзгале 1973 года. Экскаватор роет котлован под фундамент здания. На краю котлована мужики льют что-то в глотку, надо полагать, водку.
— Первые кирпичи в новое пятиэтажное здание трикотажного цеха.
— Это не первые кирпичи, а первая поллитра, — усмехнулся Нарбут.
— И это тоже. Но разве из-за того, что фотограф этого не показал, строители обошлись бы без выпивки? Историю фальсифицировать я не стану. Пусть этим занимаются другие. Фотограф должен быть объективным, как… как…