Розовый слон
Шрифт:
— Вы знакомы с поэтом Римшей, который пишет без заглавных букв? — спросила она Вилкса.
— Слыхал, но не знаком.
— Говорят, его приняли в Союз писателей, — заметил Скродерен.
— Вы думаете, что в Китае каждый китаец знает всех остальных пятьсот миллионов китайцев? — Вилкса охватила странная резвость. Скоро надо уезжать, но за ужин еще не плачено, а поэт платит как стихами, так и остротами. Выпив чарку и запив кофе, он по-настоящему обратился к Скродерену: — Ваша поэзия, так сказать, довольно суровая.
Скродерену тоже хотелось
— Не хочу быть певцом пальм и полей, как Фрейлиграт. Сегодняшний день требует сжатости телеграфа.
— Правильно, — согласился Вилкс. — Я тоже как-то раз хотел написать короткий рассказ о своем первом дне на этом свете. Я обошелся тремя фразами: "Родился. Кричал. Испачкался". Но ваши стихи, молодой поэт…
— Андрис Скродерен.
— Андрис Скродерен, хоть убей, мне что-то напоминают.
— Слова у всех одни и те же, только расстановка у каждого поэта своя, — согласился Бертул.
Вилкс хлопнул огромной ладонью по столу и начал декламировать:
— Вы сказали: "Маленькие щенки слепы, но небо они видят". Поэт Улдис Берзиньш до вас это выразил лучше: "Слепые, как щенки, но видят небо".
Касперьюст подозрительно поглядел на Скродерена и лязгнул зубами, а Вилкс продолжал:
— В другом стихотворении вы сказали: "Тысячу лет назад я низвергал скалы, но сейчас, в эту эпоху, у меня работа другая". Дорогой товарищ, Айвар Нейбарт то же самое сказал раньше и лучше: "Прежде я горы валил, но переквалифицировался".
Все навострились. Вилксу этого только и нужно было.
— Может, вы еще прочли бы какую-нибудь свою строфу?
Скродерен покраснел и налил себе водки из бутылки Касперьюста.
— Стихотворение про металлы, — начал он. — Хотя и мягкое, но все же над другими металлами царит золото. Железу это кажется смешным…
— Стоп! Варне Лейкарт эту мысль выразил лучше: "Золото царит над своими братьями металлами. Разумеется, железо усмехается над этим".
— Совпадение, это только совпадение! — воскликнул Скродерен. — У меня есть еще стихотворение про хулиганов. Начинается оно так: "Как только бросаю взгляд на этого типа, челюсть у него выдвигается вперед…"
— Правильно, челюсть не может выдвигаться назад, только Арвид Григулис, рассказывая об американских полицейских, написал это лучше: "Если кто-нибудь взглянет, челюсть еще больше выпячивается".
— Но я не списывал! Это ложь! — закричал Скродерен, хватая, как апельсин, большой узел своего галстука.
— Наверняка не списывали! — согласился Вилкс. — Вы много читаете новых стихов?
— Абсолютно все! По радио слушаю только новые стихи. Езжу на все дни поэзии.
Вилкс пронзительно посмотрел на Скродерена, держа ладони на столе.
— Скажите, не идет ли у вас стихотворение лучше, если вы прочли какую-нибудь новую книгу стихов?
— Точно, тогда… тогда я начинаю нервничать, иду на берег реки, хожу, думаю и тут же записываю. Больше всего записано на том месте, где мы купаемся.
— Вот видите, вы ничего не
— Под влияние Байрона, — добавила Калада.
— Да. Байрона, Пушкина, Порука и Эсенбергу Яниса, — согласился Вилкс. — Но это проходит, у некоторых уже лет через десять.
— Как-то так… исключительно! Значит, вы полагаете, что он начнет по-настоящему писать стихи только через десять лет? — спросил Касперьюст.
— Может быть, и через девять, — согласился Вилкс.
— Это значит, что дом Культуры должен искать другого поэта, — решил Касперьюст. — Иначе кто-нибудь может подать в суд за кражу авторских прав.
Скродерен угрюмо пускал дым в пустую кофейную чашку, пока та сама не начала дымиться, как вулкан. Чтобы прервать тишину, вызванную падением гения, Анни спросила, вставая:
— Кому кофе?
Бертулу стало жаль Скродерена. Слабый поэт все же в десять раз ценнее сильного хулигана. Однако Скродерен не был из тех, кто удары судьбы принимает безропотно, как первые христиане, брошенные на растерзание львам на арене римского цирка. Сначала он тряс головой, пока длинные волосы окончательно не спутались и не покрыли его большой лоб. Он встал и опять сел. Потом опять встал и крикнул Вилксу:
— А если бы я не читал новейшую поэзию, но все-таки писал стихи, тогда бы вы поверили, что я могу самостоятельно писать?
— Тогда я прочел бы то, что вы написали.
— Ладно. С этого дня я не стану читать никаких стихов и докажу, что могу…
— Докажете, что можете обойтись без поэзии тысяча девятьсот семьдесят третьего года? — с серьезным лицом паясничал Вилкс. — Наши предки уже пытались это доказать. И померли. Ну, так за это! — И поднял рюмку с коньяком, налитым из бутылки, принесенной Скродереном.
Скродерен молча оглянулся по сторонам. Затем резко согнулся. От переживания бывает разрыв сердца. Окружающие струхнули. Но нет. Подняв с пола подаренную товарищами по работе корзинку, Скродерен, сохранив сердце здоровым, выбежал на улицу.
— Связать веревками! — прошептал ошеломленный Вилкс.
— Все же он будет поэтом — гонорар не забыл, — заметила Калада.
Тут в дверях появился длинный бледный юноша в черной шоферской куртке.
— Или сейчас же поедем, или топайте пешком, — заявил он.
Гости немедленно встали. Оказалось, что и поведение писателей, так же как и Бертула, определяет администратор, не имеющий никакого отношения к искусству.
— Заполняйте! — шофер положил перед Бертулом путевку. В соответствующих графах Бертул записал, что все прочитанные произведения были "на высоком художественном уровне", "вызвали живой интерес и дебаты" и "состоялась плодотворная дискуссия", и все это слушало… Так, продано примерно 150 билетов. "Слушало — 273". Кто станет доказывать, что те 123 человека, которые билеты не покупали, на самом деле не стояли за окном и не слушали?