Розовый слон
Шрифт:
В ответ на его поднятую руку остановилась первая же машина. Шофер вылез, разминая кости, обошел кругом машину, стукнул ногой по колесам, а заодно обошел кругом и Броню, который в поношенных теннисках и потрепанных штанах походил на бедного кругосветного путешественника.
— В Ригу? Куришь? Это хорошо, а то спать хочется. Залезай!
Когда Броня вскарабкался в кабину, он повернулся к Бирзгале и к Байбе задним местом, с которого с одной стороны щелкали зубы тигра, а на другой половине была нашита надпись "Kiss me" и красные губы под этим.
— Ишь ты, новая мода — ордена носят на заднице, — одобрительно отозвался шофер.
Общество не воспитывало их сексуально.
Уладив с Бокой все бумаги, опустив на почте письмо сыну с бирзгальским адресом, а также отправив ему последние двадцать рублей, Бертул не спеша, как настоящий безработный, через парк направился домой. У музея, в котором возникла губительная идея создания салона, он заметил двух полных женщин, которые гнали впереди себя тучного мужчину в сандалиях и в синей рубашке с короткими рукавами, на с соломенной шляпой на голове. Касперьюст, идя с женой и дочкой, толкал детскую коляску. Временами он прикладывал к животу ручку коляски, втягивал живот и затем резко выпячивал его. Коляска откатывалась на несколько шагов вперед, и малыш смеялся. Сильная диафрагма. Такая необходима певцам, а директору дома культуры она ни к чему. "Кати, волчок, со слезами, зачем съел лошадочку", — Бертулу пришли на ум правдивые слова народной песни. Сегодня ты чувствуешь себя приподнято, но радость пройдет, дома ты не директор, и эти две женщины будут заедать твою жизнь, мстя за меня.
Как и договорились, в вечерних сумерках Скродерен отвез его на пикапе к Анни, потому что у Бертула с собой был большой узел и портфель.
— Ты, Андрис, пожалуйста, не сердись на меня, — по дороге сказал Бертул.
— И не думаю даже! — будто привлекая свидетеля, Андрис ухватился за повешенного на шее гимнаста. — Алнис был во парень! Нарбут тоже. В следующий раз… этих Бинниев больше не будет.
— Тогда, может быть, и меня больше не будет;— вздохнул Бертул.
— Почему? Предки успокоятся. Завтра опять будет молоко. Не надо бежать…
— От трудностей, не так ли? — Бертул развел усики в грустной улыбке. — Я уж не бегу, а иду сейчас навстречу им…
В желтом пиджаке, в нейлоновой рубашке пепельного цвета с бабочкой под подбородком — в общем, молодец. Только дешевые вытертые замшевые туфли характеризовали истинное душевное и материальное состояние Бертула.
С узлом в одной руке, с портфелем в другой, Бертул постучался в белую парадную дверь, у которой по обе стороны цвели высокие далии.
— Я уже опасалась, что вы передумали, — сердечно зазвучал глубокий голос Анни. Этим вечером она была такой же, какой Бертул увидел ее, когда въезжал в Бирзгале: в синей блузке с брошью у выреза, в бежевой юбке, с половиной левого глаза, прикрытой белокурой волной волос Мерилии Монро.
— Разрешите… я вам все объясню.
В комнате Бертул тут же засуетился. Поднял узел на стул. Развернул черствую, шуршащую бумагу. Открылся музыкальный ящик. Бертул поставил одну дырявую жестяную пластинку, завел и отпустил пружину. Послышались звуки мандолины, исполнялся "Marche du Prince Leopold de Dessau".
— Марш Десавского принца Леопольда, — пояснил Бертул, то поглядывая на Анни, то уделяя поддельное внимание техническому состоянию аппарата. — В этом инструменте заморожены две сотни, и я прошу временно оставить его в качестве залога моих честных намерений вернуть вам деньги, как только переговоры с музеем консерватории будут закончены. Мне только необходимо добраться до Риги…
Только до Риги? Красивая ложь вообще не заслуживает порицания.
— Не говорите про залог, верю и так. Вы же еще не успели поужинать?
— Мой принцип — после шести часов ничего серьезного..
— А в гостях? — И Анни усадила Бертула рядом с принесенным им же музейным экспонатом. Пока Бертул разглядывал цветную фотографию с пальмами и белым кораблем в Черном море, круглый обеденный стол был накрыт не только льняной скатертью, появились и рюмочки, и тарелки, и салатницы, и, аппетитно благоухая, из кухни явился даже жареный бекон с яичницей. Коньячной бутылке было доверено художественно завершить этот натюрморт. Бертул открыл портфель, в котором еще утром хранились планы культурной жизни Бирзгале на зимний сезон 1973/74 года. Планы разбила жизнь, но бутылка вина в портфеле была цела.
— Я чувствую… и запах кофе. Может быть, коньяк и кофе, а теперь… — Бертул выставил на стол бутылку с золотой головкой, которую покрывали роскошные этикетки.
— Ого! Мозельское вино! "Liebfrauenmilch", атомарна! — воскликнула Анни.
Пока они ужинали и пробовали вино, в комнате стемнело. Анни зажгла торшер у телевизора. Они пересели в удобные кресла, позволили Норе Бумбиере показать им свой новый брючный костюм и что-нибудь спеть.
Поджаренные хлебцы с сыром были безбожно вкусными, крепкий кофе просил, чтобы его разбавили коньяком. Бертул чувствовал, что ему ужасно хочется говорить. Если он не уйдет сразу, то через свою словоохотливость попадет в беду. Но коньяк в бутылке еще не снизился и до этикетки. Если он уйдет, Анни от одиночества может выпить оставшееся и отравиться.
— Знаете, Анни, моя жизнь… мы, по сути дела, еще жертвы войны. Может быть, последние… Картошка и хлеб для растущего юноши… Ослабленные легкие… Белокурые женщины были моей судьбой. После войны на Звиргздусалской толкучке торговало много белокурых женщин, потому что другой краски для волос в то время не было. У тех женщин были… разорены семьи, и поэтому они что-нибудь продавали. Я работал электриком. Электричества еще было мало, а свободного времени много, и я им помогал продавать и… — Бертул осекся, чуть не сказав: "Иногда им хотелось от грусти и одиночества выпить и помиловаться…" — И тогда я заболел послевоенным… то есть на самом деле у меня объявился туберкулез военного времени… Я потерял семь лет и два ребра…
— Вы много пережили… Вам теперь нужна гораздо более спокойная жизнь. Касперьюст ужасно упрямый, вам будет трудно работать с ним.
— Невозможно! Как только я что-нибудь придумаю новое, хотя бы экспериментальный вечер, так ему становится завидно и он вызывает инспекторов. Сегодня я подал заявление об уходе. Буду искать место в районе. — Настолько у Бертула еще хватило ума, чтобы мягко пригрозить.
— Зачем в районе? У нас в райпотребсоюзе нужен руководитель клуба. Кружок танцев, кружок новуса, записать желающих съездить в" рижские театры, да и все! Ну, выпьем за новое место!
С экрана через плечо на них бросил взгляд дирижер рижского эстрадного оркестра и, заметив поднятые рюмочки, начал быструю вещь.
— Вам жарко. Снимите пиджак, чувствуйте себя как дома. — Анни взяла пиджак Бертула. — Я повешу на плечики… Мне тоже жарко… — Анни вышла и вернулась в домашнем халате, который украшали японские журавли.
Настолько Бертул разбирался в женских туалетах, чтобы понимать, что под домашним халатом шубу не носят.
— И в туфлях неудобно. Пожалуйста! — Анни положила перед ним тапки из оленьей шкуры.