Розы в снегу
Шрифт:
— Катарина, портной пришел. Иди, примерим твое платье.
Закутанная в мягкую материю, стояла Катарина перед окном. Барбара одергивала ткань на рукавах, спине. Портной ползал по полу, подкалывая булавками края подола, и бормотал, шепелявя:
— Какая стать! Ах, какая стать, фройляйн! Да вы просто принцесса, фройляйн! Те, из замка, ничем не лучше вас. Какая осанка… Ах, какая у вас осанка, фройляйн фон Бора! Вам надо показаться в замке…
— Да перестань же ты, наконец, болтать, Ян, — одернула его Барбара, — Такой девушке, как Катарина, будет лучше в доме богатого
Портной вскочил на ноги и взволнованно заметался между женщинами, объясняя, что его неправильно поняли, что он совсем не то имел в виду, — словом, попытался загладить свою неловкость потоком красноречия. Барбара подтрунивала над ним, а Катарина была занята собой. Дорогая ткань, подаренная ей майстером Лукасом, струилась меж пальцев, нежно прилегала к телу. Что скажет на это Иеронимус?
— Ты замечталась, Катарина! Снимай юбку — Яну надо закончить швы — да пойдем с детьми в сад.
Березы, растущие перед воротами Элстертор, оделись в нежный зеленый наряд. В доме Лукаса Кранаха было более восьмидесяти комнат, и из каждой по обыкновению доносился шум. В передней части здания, в типографии, стучали печатные станки. В мастерской кричали подмастерья — громко пыхтя, они передвигали тяжеленные мольберты из одного угла в другой. В центре мастерской стоял наполовину готовый портрет несчастного датского короля. Кто-то из учеников Кранаха трудился над створками алтаря.
На кухне хлопотали служанки, в аптеке доктор Базилиус сновал туда-сюда вдоль полок с лекарствами, размешивал в склянках снадобья, толок сухие травы, растирал их в мельчайший порошок. Ему помогала жена — Авэ.
У Катарины был жар, и она не вставала с постели. К будничным звукам, приглушенно долетавшим до девушки со двора, прибавился звук чьих-то приближающихся шагов. В комнату с кубком в руке вошла хозяйка и присела возле кровати.
— Выпей, Катарина, это — вино с пряностями. Его прислал доктор Базилиус. Мы все озабочены твоей болезнью.
Катарина приподнялась на кровати и покорно выпила вино. Бессильно откинулась назад. Глянула пустым взглядом. Барбара осталась сидеть.
— Сможешь выйти к столу вечером? Майстер Лукас только что приехал из Торгау. Наверняка ему есть что рассказать.
— Попробую…
— Мне надо идти…
Больная кивнула и закрыла глаза. Барбара, тихонько вздыхая, еще немного постояла у кровати.
Во время ужина майстер Лукас поднял кубок во здравие Катарины.
— Фройляйн фон Бора, вам надо много гулять, любоваться весной. Больше года прошло с тех пор, как вы покинули монастырь. Мы рады этому; кроме того, вы серьезно помогли нам дома и в аптеке. Мы нуждаемся в вас, ведь, если я не ошибаюсь, ваша подруга Авэ ждет ребенка и не сможет больше трудиться в аптеке.
Кранах с улыбкой глянул на доктора Базилиуса, Авэ покраснела.
— Нам осталось выдать замуж двух монашенок, — продолжал меж тем художник, пребывавший в самом лучшем расположении духа. — Не так ли? Это Эльза фон Канитц, которая живет у своей сестры и…
Катарина побледнела.
—
Опустив кубок, Кранах высоко вскинул брови. Внимательно глянул на Катарину.
— Если я сболтнул что-то лишнее, простите меня, фройляйн.
Катарина чувствовала, что его взгляд пронзает насквозь. Она попыталась встать, но рука Барбары прижала ее к стулу. Люди за столом оживленно переговаривались, шутили, смеялись. Катарина была очень бледна — ни кровинки в лице.
Когда все уже порядком устали от обильного угощения, дверь резко распахнулась и темная фигура грохнула обувью на пороге столовой. Разговоры тотчас смолкли.
— Доктор Мартинус! — радостно вскричал хозяин. — Проходите к столу, в кувшине еще есть вино!
Но Лютер продолжал стоять в неосвещенном углу столовой. Его взгляд пробежал по сидящим за столом, на мгновение задержался на Авэ и, наконец, замер на лице друга.
— Майстер Лукас, я получил известия! Все клокочет. Кипит! Крестьяне читают Евангелие. Требуют Царства Божия. Это убивает меня …
Тяжело дыша, Лютер рухнул на стул рядом с Кранахом. Хозяин и гость погрузились в серьезный разговор.
Никем не замеченная, прошмыгнула Катарина в свою комнатушку. Из узелка, лежащего рядом с кроватью, она достала засохший венок из роз — тот самый, в котором принимала постриг.
Упав на колени и перебирая четки, девушка начала жарко молиться; ее глаза застилали слезы.
— Ave Maria, gratia plena… — шептала она. — Славься Мария, преисполненная благодати. Господь пребывает с тобою…
Утром следующего дня она с трудом поднялась с постели и направилась в аптеку. Там-то и застала Катарину Барбара — девушка как раз связывала травы в пучки — и окинула ее озабоченным взглядом. Покрасневшие глаза, бледное лицо и упрямо сжатые губы…
Когда вечером посыльный ректора Глатца спросил Катарину, к нему вышла фрау Кранах и заявила, что ее помощница больна. Посыльный оставил для девушки записку.
Одетый в мантию гражданского собрания, городской писарь Райхенбах вышагивал взад и вперед перед Катариной. Девушка сидела на стуле спиной к окну, крепко сцепив руки на груди.
— Катарина, ты знаешь: после твоего приезда в Виттенберг, мы приняли тебя как дочь — стало быть, и о твоем будущем заботиться нам. Мы охотно отдали бы тебя в жены Иеронимусу — хотя он был молод для фройляйн вроде тебя, но ваши благородные, кроткие сердца тянулись одно к другому. Но вот прошел год. От Иеронимуса нет известий. И теперь уважаемый господин ректор университета…
Катарина заерзала на стуле.
— Ты собираешься что-то сказать?
— Мне не хотелось бы быть непослушной, дорогой герр магистр, но я прошу вас, подождите еще! Нюрнберг так далеко от Виттенберга. И до чего же легко в это неспокойное время потеряться письму и даже гонцу! А может… может, это было слишком большой неожиданностью для его семьи.
— Без сомнения, — вздохнул Райхенбах. Он остановился перед девушкой и взглянул на нее. — Прошу тебя, Катарина, не привязывай своего сердца к этой единственной надежде!