Розы в снегу
Шрифт:
Тетя Лена кладет свою узкую руку на широкое плечо Лютера и вежливо выпроваживает его из комнаты. Но прежде чем она успевает затворить дверь, маленький Ганс взбегает по лестнице:
— Мама, мамочка, не болейте… Вы не должны болеть!
— Нет, Гансхен, нет. Мне уже лучше.
Кэте удается приподняться. Снизу слышен плач Пауля.
— Принесите его мне!
Эльза приносит малыша, а сама испуганно отходит в угол.
— Эльза, поставь его на пол, ему пора ходить.
Пауль некоторое время стоит на нетвердых ножках, затем с радостным криком
— Отлично, мой мальчик, отлично, сыночек, теперь ты уже большой. Скоро следующий кроха появится в доме герра доктора.
Только ребенок слышит эти тихие слова. Но Паульхен не обращает на них внимания. Он сосредоточенно разглядывает и поглаживает пальчиками блестящую вышивку на лифе матери.
***
Восточный ветер завывает во всех углах Черного монастыря. Свистит во всех щелях затянутых шкурами окон. Хлопает входными дверьми и стремительно проносится вдоль городских стен. Мертвая тишина стоит на улицах Виттенберга.
Кэте дрожит в своей постели. Лютер в широком черном плаще с поднятым воротником меряет шагами комнату. Больше никого в доме нет.
— Хоть бы они догадались согреть воду купели!
— Не беспокойся, Кэте, только крепкая девочка могла отважиться прийти в этот мир в такую погоду.
Он кашляет, и Катарина приподнимается в кровати.
— Иди на кухню, Мартинус, погрейся у огня! Ах, если бы здесь была печка, хоть одно отапливаемое помещение, где мы могли бы греться зимой…
— Не беспокойся обо мне, — ворчит Лютер. — Если Господь призовет меня к себе, я охотно последую за ним. Свою задачу я выполнил. Библия переведена на немецкий язык и напечатана. Отныне все могут читать Писание на родном языке. Понимают они его или нет — а я сделал что должно!
— И ты оставишь меня одну с новорожденной?
Лютер пристыжено останавливается.
— Прости меня, Кэте, ты права. Господь подарил нам еще одну доченьку — стало быть, нам вместе ее и растить…
— И печь сложить, у которой дитя могло бы греться.
— Ну, где ж мне все взять? Летом тебе подай огород, и не один, зимой — комнату с печью! Разве я князь, граф, разбойник или епископ, отнимающий прихожан последний грош? Всегда деньги, всегда только деньги… устал!
С улицы доносится звон колокола церкви Святой Марии. Единственного колокола во всем городе.
— Даже крестные не смогли приехать! — ругается Лютер.
— Только б они догадались согреть воду в купели… — шепчет Кэте.
— Курфюрст сделал нам подарок на крестины. Можно взять часть денег и отгородить одну комнату, чтобы у малютки была печка.
— Не только ей нужна печка. Но и ее отцу, и другим детям…
Лютер останавливается у окна, затем поворачивается к жене:
— Ты храбрая женщина, Кэте. «Плодитесь и размножайтесь…» — сказал Господь . Я верю, мы сделали достаточно для того, чтобы наполнить землю. Три крепких парня, две бойкие девочки… И думается мне, Кэте, мы с тобой теперь заживем по-другому.
Колокол смолк. Кэте сложила
***
Кэте распределяет среди сидящих за столом хлеб и свиной смалец. Кое-кто из обедающих, взяв маленькую порцию, невольно смотрит в сторону кухни, из которой доносится заманчивый запах.
Наконец приходит Грета с красным от жара лицом и с дымящимся горшком супа в руках. Все молча наполняют свои тарелки. Стучат ложки, на лицах проступает румянец.
Кэте удовлетворенно оглядывает обедающих. Недовольных нет. Вкусно. В напряженную тишину врываются голоса и смех детей — они едят на кухне.
Если малыши слишком уж озорничают, их, ворча, призывает к порядку Доротея, новая кухарка.
Гансу разрешено обедать с взрослыми. Он сидит рядом со своим учителем Иеронимусом. Мальчик ест молча, лишь изредка взглядывая на отца, расположившегося во главе стола.
Наконец Лютер с грохотом ставит кружку на стол, легким движением указательного пальца захлопывает ее цинковую крышку и облизывает губы. Глаза друзей устремляются на него, студенты затаивают дыхание, кое-кто спешно раскладывает рядом с собой письменные принадлежности.
— Ну, что сегодня нового, господа?
За столом проносится вздох. Кэте доливает в горшок суп и хорошенько его размешивает, чтобы не только тому, кто зачерпнет первым, досталось мясо.
Кто сегодня возьмет слово?
На этот раз неймется Иеронимусу Веллеру:
— Герр доктор, пожалуйста, объясните еще раз, почему вы — если добрые дела наши не ведут к спасению души — с такой горячностью оспариваете Агриколу , который говорит то же самое и даже больше: он утверждает, что о добрых делах наших не следует и проповедовать, ибо каждый человек грешен, спасены же мы не по заслугам нашим, а даром, по Благодати Божией, по Милости Его?
Кэте еле слышно вздыхает. К чему поднимать эту тему сегодня, в те самые минуты, когда всех ждет второе блюдо: чудесное жаркое из свинины? Сейчас все отложат ложки в сторону и с открытыми ртами будут внимать герру доктору, который опять примется терпеливо объяснять, почему добрые дела надобно делать, хотя к спасению души они и не ведут… И ему, хозяину стола, достанутся лишь остатки, потому как он в пылу спора забывает о еде…
От невеселых мыслей Катарину отвлекает племянница Эльза — девочка возбужденно делает ей какие-то знаки. Кэте жестом подзывает ее к себе.
— Говорите же простым людям, как и я говорил сильным мира сего: исполняйте долг свой и делайте добрые дела на пользу ближнему своему, но не думайте, что Отец наш Небесный…
Лютер оседлал своего любимого конька и овладел вниманием окружающих. А Кэте тем временем слушает тихий шепот девочки:
— Пойдемте, пойдемте скорее, фрау доктор, тете Лене плохо.
Катарина поднимается по лестнице следом за девочкой — та не идет, а бежит по ступенькам. Когда-то и она так могла… Где твои резвые ноженьки, Кэте? У дверей комнаты тети Лены она останавливается и переводит дыхание.