Розы в снегу
Шрифт:
Солнце клонится к западу. Пора ужинать. Кэте встает и кивает домочадцам, нетерпеливо ожидающим ужина. Сегодня она рада всем, кто собрался у ее большого стола. Пусть он приезжает, ее благородный брат, пусть убедится, с каким радушием она ведет свой дом!
Он приезжает поздним вечером. Лютер с друзьями уже давно сидит у себя в кабинете.
Они переводят на немецкий язык «Плач пророка Иеремии» и подыскивают точные слова. Тем временем во двор монастыря въезжает всадник. Это Ганс фон Бора.
Сестра выходит навстречу брату.
— Не ожидал увидеть вас, сестра, при таких обстоятельствах.
—
— Фрау доктор была столь любезна, что написала мне письмо, хотя я и не способствовал ее бегству из монастыря.
— Я не злопамятна. Как дела у вас и вашей семьи?
— Спасибо, плохо. Ничего нет, лишь детей вдосталь. Но я вижу, и здесь этого добра хватает.
— Мы за это благодарим Бога.
— Вам, бывшей монахине, так и полагается поступать.
— К сожалению, я не могу помочь вам деньгами.
— Может, вы будете не прочь выкупить часть отцовского наследства? Я приехал предложить вам деревеньку Цюльсдорф. Лишь это имение фон Бора еще не продано, не заложено, не пропито.
— Ну и о чем ты говорила со своим братцем? — любопытствует Лютер вечером. Кэте сидит на краю кровати, заплетает волосы в косу. И молчит.
— Тяжело тебе пришлось? Он тебя не обидел?
— Нет. — Катарина встает с кровати; она еще не приняла решения. — Когда я этой зимой была при смерти, герр доктор, вы мне что-то обещали, не так ли?
— Я? Обещал? Какое легкомыслие с моей стороны!
— Да, вы это сделали. Сказали: «Если я найду подходящий участок земли для тебя, Кэте, он будет твоим…» Ганс хочет продать мне Цюльсдорф.
— А цену он назвал?
— Семьсот гульденов, но, полагаю, он согласится и на шестьсот.
— О, я, несчастный! Где же их взять?
— Если бы вы брали деньги за свои писания, которые люди вырывают у вас из рук, если бы выручали за них хотя бы половину того, что берет ваш друг Ганс Люфт, печатающий ваши труды, нужда давно покинула бы наш дом, милый герр доктор!
— Нет, Кэте, так ты рассуждать не должна! Но я поговорю с курфюрстом. Я скажу ему: эта ненасытная жадина, моя жена, не дает мне спокойно работать…
Кэте залилась счастливым смехом:
— Поступай как хочешь, Мартинус, но если я стану хозяйкой Цюльсдорфа, ты больше не услышишь от меня жалоб!
— Охотно верю, милая женушка, ведь тогда ты не станешь задерживаться в Виттенберге подолгу. Правда?..
Цюльсдорф 1540—1541
Ветер гонит по небу серые громады облаков. Поникли под дождем леса. С тента фургона в лужи стекает вода, колеса то и дело застревают в грязи.
— Стой!
Лошади мгновенно останавливаются и встряхивают мокрыми гривами. Адам приподнимается на передке и стаскивает с головы шапку. Кэте откинула тент и схватила возницу за плечо.
— Там! Разве не видишь?
Адам, проворчав себе что-то под нос, сворачивает налево, на почти заглохшую дорогу — в ее глубоких колеях полно воды. Кэте откидывается на спинку скамьи. Дождь сечет ей лицо.
Они проезжают мимо бывших ворот — от них уцелел только столб. Большой тощий пес с лаем бросается им навстречу.
Катарина с трудом справляется с тяжелой деревянной дверью. И шагает в темноту. Некоторое время спустя к ней шаркающей походкой подходит старая женщина с жировым светильником в руке. Она поднимает светильник выше. Летучие мыши испуганно мечутся по коридору.
Кэте откидывает капюшон и оглядывается.
— Иди в зал, — приказывает она старой служанке.
Слабое пламя танцует перед Катариной. Скрипит дверь. В маленьком зале полумрак. Ветер свистит в окнах, наглухо закрытых портьерами.
Кэте кладет на стол узелок и оглядывается. Берет из рук дрожащей старухи светильник и светит на стены.
— Здесь!
В неверном, колеблющемся свете оживают на портрете глаза молодой женщины. Лицо ее погружено в темноту, губы сложены в вымученную улыбку.
— Мама!
Старуха начинает хихикать. Кэте ставит лампу на стол и резко произносит:
— Прекрати, Жозефа! Где остальные портреты? Почему нет огня в камине? Еда для нас приготовлена? Или вы полагаете, если идет дождь, то и в доме делать нечего? Я хочу взглянуть на скотину. Надо задать корм лошадям. А завтра утром Адам выяснит, где именно прохудилась крыша…
Она замолкает; наступившую тишину нарушает только монотонный стук капель по столу.
— Нужен лес, — вздыхает Кэте. — Много леса. Если бы мне удалось приобрести его до зимы. Но наверняка пройдут и зима и лето…
«Любови сердца моего, высокоученному и всемирно знаменитому герру доктору Мартинусу Виттенбергскому, а также всем чадам, домочадцам, и гостям.
Благодать и мир вам во Иисусе Христе!
Мы прибыли сюда без особых происшествий, преодолев весь путь от Эйленбурга за день и сохранив в целости наш инвентарь. Многое переменилось здесь за последний год, но из-за бессовестного обманщика, амтмана из Альтенбурга, нам по-прежнему не хватает леса — хотя дом и приведен в порядок, в хлеву одна стена настолько прогнила, что при сильном ветре того и гляди рухнет.
Поэтому умоляю Вас от всего сердца, милый герр доктор, попросите курфюрста известить меня, когда я смогу вновь привозить лес из Альтенберга. Тоскливо становится у меня на сердце при взгляде на то, как мало сделано за год.
Да и люди здесь обленились из-за упадка в хозяйстве, лишь за коровами присматривают как подобает. Окрестные крестьяне враждуют с нами из-за пастбищ, издавна принадлежавших имению. Вот что случается, когда нет настоящего хозяина, знающего свои права. Но рожь уродилась нынче такая, что любо-дорого глянуть. Дорогой Отец наш Небесный послал в должной мере и дождя, и солнца. Овса для лошадей мне, однако, не хватит на все лето. Не могли бы Вы попросить кого-либо из друзей, одолжить нам его в небольшом количестве? После жатвы я все верну, вот мое слово, нынче я посеяла достаточно овса.