Рубин Good
Шрифт:
"Так вот он какой, славный город Ноттингэм...
– с небывалой грустью подумал Рубин.
– Похоже, здесь лишают жизни с такой невероятной легкостью, будто человек - это чурка стоеросовая, и место его в адской топке. А ведь мне и моим товарищам всего лишь хотелось немного человеческого тепла и уюта..."
О чем подумали остальные бродяги, осталось на совести каждого из них.
Эпизод двадцать девятый.
Очень незначительный, как незначительны, бывают, порой любопытные взгляды и задушевные беседы.
Когда петля ловко опустилась на шею Рубина, холодный пот
– Готов?
– спросил он Рубина.
– Всегда готов...
– хрипло прозвучало в ответ.
Выполнив положенные формальности, экзекутор, виляя необъятной задницей, неспешным шагом направился к следующему кандидату в покойники. Им оказался Маленький Джон. Он ожидал положенного часа храбро, с истинным смирением на лице. Великана не смущало, что его собираются отправить в необъятные чертоги всемогущих небожителей намного раньше предначертанного срока. Напротив, его крупный честный образ выражал искреннее недоумение. Он никак не мог взять в толк: за что, собственно, и по какому праву его лишают такой простой вещи, как жизнь?
Палач играючи набросил на могучую шею Маленького Джона зловещую петлю и, виляя широким задом пуще прежнего, перешел к следующему молодцу. Именно в этот драматический момент на площади показалась громоздкая карета, расписанная позолоченными кренделями. Ее окружали несколько рыцарей и оруженосцев. Без церемоний кавалькада устремилась к судейскому столу. Она прошла сквозь толпу практически непринужденно, словно флотилия великолепных кораблей сквозь кучу мелких рыбацких лодок.
Остановившись напротив помоста с осужденными, карета, скрипя рессорами, покосилась набок и замерла на месте. Спустя мгновение хлопнула дверка, и наружу выбрались две молодые особы. Обе красавицы. Обе низко поклонились шерифу, выказывая ноттингэмскому администратору всяческое почтение. Старый прощелыга безотлагательно приподнял худосочный зад и, отдавая дань взаимной вежливости, пожелал дамам всего самого наилучшего. Затем обратился к гостям с такими словами:
– Приветствую вас, господа и дамы! Приветствую вас, дорогой сэр Гай Гизборн!
– Как поживает ваша светлость?!
– в самой изысканной манере отозвался названный господин.
– Вашими неустанными молитвами, дорогой сэр!
– с напускной сердечностью откликнулся шериф.
– Вашей неукоснительной преданностью и посильной помощью!
– Моя посильная помощь и преданность не входит ни в какое сравнение с вашими милостями и вашей безупречной службой на благо всеобщего порядка, - весьма учтиво заметил сэр Гай Гизборн. Он огляделся и как бы ненароком обратил внимание на толпу осужденных бродяг.
– О, я вижу, что вы не дремлете, ваша светлость! Похоже, что в ваши силки снова попалась свежая порция преступников. Судя по физиономии этого чересчур нахального молодчика...
– он указал кнутом на Рубина, - ему полагается всыпать дюжину хороших плетей! А этому верзиле...
– кнут переместился в сторону Маленького Джона...
– пошел бы впрок усиленный пост и поденная работа в течение, по крайней мере, полугода!..
Сэр Гай Гизборн приблизился к Рубину и, оглядев его с ног до головы, подтвердил, что таким людям, как Рубин лучше всего вообще не появляться на божий свет, ибо божий свет создан не для того, чтобы его оскверняли своим присутствием подобные лица.
Выслушав столь заносчивый комментарий, Рубин, как мог, развернул плечи, гордо поднял голову, слегка прочистил пересохшую
– Сэр! Мне чрезвычайно трудно взять на себя роль человека, способного решать, кто из нас заслуживает того, чтобы появляться на этот божий свет, а кто нет. Но зато я знаю совершенно точно, что приличная одежда и хорошие манеры никогда не скроют от наметанного глаза личину гнусного мерзавца, стопроцентного хама и, само собой разумеется, законченного негодяя!..
Когда смолкло последнее слово, на площади повисла могильная тишина. Простой средневековый народ сходу понял, что одного из присутствующих сэров поставили в глупое положение. Может быть благодаря этому положению, Рубин увидел самое прекрасное лицо в своей жизни. Оно принадлежало молодой даме, которая вышла из кареты первой и доселе даже не смотрела в сторону осужденных. Теперь же она с неподдельным любопытством уставилась на Рубина. Вероятно, ей еще ни разу в жизни не приходилось слышать ничего подобного. Это была краткая секунда счастья, мимолетная искорка угасающего света, брошенная умирающему герою в последний час его трагикомического существования. За подобные взгляды иные граждане могли бы отдать последнюю каплю крови, последний глоток дыхания или последний ломоть хлеба, а может быть и гораздо больше, включая бессмертную душу. Но, к сожалению, миг счастья истек быстротечно. Он закончился чудовищным ударом по голове и столь же справным ударом под ребра. Жирный палач из Ноттингэма произвел оба удара с отдышкой, наотмашь, но вполне профессионально. Видно было сразу, что ему не впервой свершать таковые вразумляющие действия. Рубин едва не потерял сознание, когда почувствовал на собственной шкуре разницу между возвышенными чувствами и до жути скотской реальностью.
– Ваша светлость!..
– палач склонился в подобострастном поклоне перед шерифом, - если вы пожелаете, то я мог бы проучить этого болтливого молодчика иным способом, кроме милосердного повешения. Стандартная дыба, гаррота, раскаленные прутья на живот, железная дева, и, разумеется, испанские сапоги* способствуют правильному изменению взглядов у любого самого закоренелого преступника.
– Что скажете, дорогой сэр Гай Гизборн?..
– шериф Ральф Мурдах казался сущим воплощением гостеприимства и великодушия.
– Я полагаю...
– холодные глаза Гая Гизборна сузились до размеров самого тонкого китайского прищура.
– ...Я полагаю, что испанские сапоги и железная дева подошли бы ему в самый раз, однако мне представляется, что нет никакого смысла оттягивать неизбежный конец.
– Благоразумная речь и вполне компетентное знание жизни...
– довольным голосом подхватил шериф.
– Я ничуть не сомневаюсь...
– чисто машинально обронил Рубин, - что когда-нибудь эти испанские сапоги и железная дева придутся впору каждому из вас...
– Гм...
– насмешливым тоном заключил сэр Гай Гизборн.
– Но прежде мы уступим дорогу иной публике, подготовленной к подобным примеркам едва ли не с колыбели.
После чего заплечных дел мастера, не теряя ни единого момента, приступили к повешению...
Эпизод тридцатый.
Здесь описывается простая средневековая казнь, хотя при особом желании тут можно описать все что угодно.
Первым приготовился познакомиться со смертью Маленький Джон. Ему грубо тыкали в спину и в жопу пиками, чтобы он двигался по возможности живее и не задерживал продвижение на тот свет, однако Маленький Джон будто не замечал колючих понуканий. Он вдохнул полной грудью, а затем от самого чистого сердца и незлопамятной души, громогласно послал собравшееся общество ко всем чертям собачьим.